Мечта для нас - Тилли Коул (2019)

– Потому что он понимает, сынок. Он понимает, каково это – быть тобой. – Папа вздохнул. – Просто дай ему шанс. Думаю, он тебе понравится, если узнаешь его получше. Тебе стоит поближе с ним познакомиться, сынок.

Нет. Неправда. Это не может быть правдой. Не может.

Трясущимися руками я полез в карман и достал мобильный телефон. Это уже слишком. Моя жизнь разваливалась на куски. Я выбрал в списке мамин номер, нажал кнопку вызова и стал ждать.

– Кромвель! Солнышко, как у тебя дела? – раздался в трубке знакомый голос. Ее акцент уроженки Южной Каролины почти совсем исчез.

– Папа был моим настоящим отцом? – выпалил я.

Мама молчала, я прямо-таки видел, как она пытается подобрать слова.

– Кромвель… Что?..

– Папа был моим настоящим отцом? Просто ответь на вопрос!

Но мама продолжала молчать.

Тишина в трубке была красноречивее любых слов.

Я нажал на «отбой», чувствуя, как ускоряется пульс, и, не успев опомниться, выпрыгнул из машины и побежал. Я бежал до тех пор, пока не добрался до дома профессора Льюиса, благо тот располагался прямо на территории кампуса.

Я барабанил кулаком в дверь, пока та наконец не открылась. На пороге стоял облаченный в пижаму Льюис и потирал сонные глаза.

– Кромвель? – невнятно пробубнил он. – Что?..

– У кого из ваших родителей была синестезия: у мамы или у папы?

Он ответил не сразу, очевидно, плохо соображал спросонья.

– М-м-м… У мамы. – А потом он посмотрел на меня и сообразил, что меня трясет от злости. И лицо этого мерзавца побледнело.

– Насколько хорошо вы знали мою маму? – спросил я, изо всех сил стараясь не сорваться на крик.

Я не ждал, что Льюис ответит, однако он сказал:

– Хорошо. – И сглотнул. – Очень хорошо.

Я закрыл глаза, а когда открыл, заметил, что волосы у Льюиса темные. Он высокий, широкоплечий. Все стало ясно. Я попятился от двери, потрясение и шок от того, что Бонни лежит в коме, смешались в одну гремучую смесь.

– Кромвель… – Льюис шагнул ко мне.

Он – мой отец. В кармане у меня зазвонил телефон, и, вытащив его, я увидел на экране мамин номер. Вероятно, Льюис тоже его заметил.

– Кромвель, пожалуйста, я могу объяснить. Мы можем объяснить.

– Отвалите от меня, – огрызнулся я, удаляясь обратно в сад. Но Льюис шел за мной, и я остановился. – Отвалите, – снова предупредил я.

В груди болезненно ныло, как будто ее вскрывали изнутри тупым ножом. Папа так пытался понять меня, мою музыку, цвета…

А я ему даже не родной.

Льюис продолжал идти ко мне, он все приближался, пока не подошел вплотную.

– Кромвель, пожалуйста…

Не дав профессору возможности продолжить, я врезал кулаком ему в лицо, так что его голова мотнулась в сторону. Когда он выпрямился, стало видно, что губа у него разбита.

– Ты – ничто по сравнению с ним! – выплюнул я.

Повернувшись, я выбежал из его сада, пока он не сказал еще чего-нибудь. Бежал и бежал, пока не обнаружил, что стою на берегу озера. Вот только теперь, при виде водной глади, перед глазами у меня появлялась лишь Бонни, и то, что осталось от моего сердца, разлетелось на куски.

Я сел на холодные доски причала и свесил ноги через край. Голова моя упала на грудь, и я дал выход накопившейся боли, потому что больше не мог копить ее в себе.

Бонни.

Мой папа.

Льюис…

Я запрокинул голову и стал смотреть на звезды. Еще никогда я не чувствовал себя таким бесполезным. Не следовало здесь сидеть, но больше мне было некуда идти.

Нет. Неправда.

Я поехал обратно в больницу. Когда я вошел в зал ожидания, Фаррадеи поглядели на меня. Они так и не ушли.