Мало избранных - Алексей Иванов (2018)

Горе в семье Ремезовых потихоньку обживалось, обретало своё место, как новый постоялец: оно глядело месяцем в окошко, трещало огнём лучины, стрекотало сверчком за печью, сидело со всеми за общим вечерним столом и бормотало что-то во сне. Но никто из Ремезовых не заметил, что происходит с Ефимьей Митрофановной. Она не колотилась в отчаянье, не рвала волосы, не причитала, не убивалась. Она затихла, будто уступила горе своим родным людям: пусть отведут душу, пусть быстрее отмучаются и опустошатся.

Как-то раз Лёнька с Лёшкой запропастились куда-то и не привезли воды с Курдюмки; за водой уехали Варвара с Машей, а Семён Ульяныч за ужином принялся ворчать на мальчишек:

– Морды вы бродяжьи! Забыли своё дело, да? Петька вон за товарищей живот положил, а у вас мать на проруби горбатится!

Эти попрёки означали, что Семён Ульяныч в душе уже принял гибель сына. А Ефимья Митрофановна, ничего никому не говоря, не приняла. И утром она не поднялась с лавки. Она пролежала весь день, а потом и второй день, и третий. Она не жаловалась, ничего не просила и не плакала – просто молчала, глядя в потолок, и угасала. Теперь семья засуетилась вокруг неё. И больше всего суетился Семён Ульяныч. Он и представить не мог, что жена умрёт раньше него. Он не знал, что делать и за что хвататься; в сенях и во дворе он орал на сыновей и внуков, а по горнице ковылял на цыпочках, обмотав тряпкой конец своей палки, чтобы не стучать, и говорил с Ефимьей Митрофановной заискивающе, виновато, хотя она всё равно не отвечала.

Семён Ульянович позвал батюшку Лахтиона из Никольской церкви – Митрофановна очень уважала его. Батюшка пришёл. Вздыхая, он посидел рядом с Митрофановной и попросил домашних выйти из горницы. Ефимья Митрофановна исповедовалась и причастилась.

– Отпустит её? – в сенях тревожно спросил Семён Ульяныч у батюшки.

– Бог знает, – неохотно ответил батюшка и удалился.

Митрофановну не отпустило. Она не хотела жить.

Через два дня Семён Ульянович привёл владыку Филофея. Это было последнее средство, которое Семён Ульянович придумал.

Все младшие Ремезовы, смущаясь владыки, перебрались в мастерскую. Семён Ульяныч принял шубу и шапку Филофея.

– Вот она, владыка, – бормотал он, словно Филофей мог не заметить Ефимью Митрофановну. – Неделю уже лежит… Ни слезинки не уронила, молчит, не молится, не ест ничего, только ночью встаёт водички попить…

Филофей тоже присел возле Митрофановны и погладил её по лбу.

– Ох, матушка… – печально произнёс он.

– Скажи ей что-нибудь, владыка, пусть встанет, – жалобно просил Семён Ульяныч. – Псалом какой прочти или святой водой окропи.

Филофей поглядел в тоскующие глаза Митрофановны.

– Что я ей скажу? Она о жизни больше моего знает.

– Умрёт ведь Фимушка моя, – едва не заплакал Семён Ульянович.

– Может, покормить её? – как-то простецки предположил Филофей.

Семён Ульяныч даже рассердился на такое глупое лечение.

– Разве ж мы не предлагали ей?

– А что она любит?

– Не знаю! – потихоньку понимая владыку, удивился своему неведению Семён Ульянович. – Всё ест… На Масленицу стопу блинов сметала.

– Давай тесто сделаем и блинов ей напечём.

– Так Великий пост.

– Господь простит.

– Сейчас Варвару позову, – дёрнулся Семён Ульяныч.

– Не надо Варвару, – остановил его Филофей. – Давай сами. Когда-то в Киеве я в просфорне послушание исполнял. Ищи муку, молоко и яйца.