Мало избранных - Алексей Иванов (2018)

Ночью конные команды начали перевозить порох, воинское имущество и провиант из ретраншемента к дощаникам на берег Иртыша. Волокуши с поклажей выезжали из ворот и тихо растворялись в темноте. Бухгольц уповал на то, что джунгары, привыкнув к угрюмому отчуждению крепости, уже не высылают к ней дозоров, ограничиваясь караулами вокруг своей юрги, а потому и не обнаружат муравьиной возни осаждённых. Похоже, расчёт Ивана Дмитриевича оказался верным: ночная тишина не взрывалась пальбой. Обозы сделали четыре конца. Все припасы были переправлены к судам.

Уже светало, когда у ворот ретраншемента столпились солдаты.

– Шляпы долой, – сурово приказал Бухгольц.

Солдаты сдёрнули треуголки.

В засиневшем небе печально торчал флагшток, и вниз по нему поползло знамя гишпедиции. Прапорщики быстро перецепили его на древко. Свернув полотнище, знаменосец положил древко на плечо и поспешил к войску.

Позвякивая оружием, сдавленно кашляя и хрустя свежим настом, войско потекло из ворот ретраншемента. На свободном пространстве офицеры сноровисто выстроили солдат по артикулу ретирады: две длинные колонны по три человека в ряд; между ними – волокуши с больными; в авангарде, в арьергарде и посередине – орудия, которые артиллеристы катили вручную.

– Две версты, братцы, – задумчиво произнёс Бухгольц, – две версты. Помоги нам, господи, защити и сохрани.

Рассвет разгорался чистый и ясный, нежное алое свечение по окоёму словно бы с дальнего края приподняло тяжёлый купол небосвода. Войско двинулось вперёд по заледеневшей лощине. Солдаты шагали с заряженными мушкетами в руках, и за плечами у них висело по второму заряженному ружью, и в кобурах на портупеях торчали заряженные пистолеты.

Но войско одолело только версту. Над лощиной в зареве появился всадник, потом другой, потом ещё десяток, и ещё, и сотня, и, наконец, тысячи. Джунгарская орда чернела над лощиной, как сплошной частокол.

Хуже этого и вообразить было нельзя. Крепость – позади, и уже не вернуться за её надёжные куртины. А все припасы, без которых войску не выстоять, – впереди, и степняки могут попросту утопить их в Иртыше, а заодно столкнуть на реку дощаники, лишив русских средств к спасению.

Войско остановилось само собой.

– Не повезло, братцы, – обречённо сказал Иван Дмитриевич. – Что ж, будем биться до последнего. Барабанщики, артикул четыре!

Барабанщики торопливо доставали палочки.

Барабаны затрещали, и войско послушно раскололось: солдаты быстро перестраивались в квадрат-каре и поднимали ружья наизготовку. В пустой сердцевине каре находились волокуши с ранеными. Во фронт артиллеристы выволокли десяток пушек, повернув их жерлами на врага. Однако степняки не двигались с места. Они молча наблюдали, как русское войско решительно приуготовляется к обороне. Там, в лощине, русских было очень мало – просто горсть в сравнении с ордой. Конечно, они собирались ожесточённо сопротивляться, но им не уцелеть под градом стрел и при конном натиске.

Полковник Бухгольц рассматривал джунгар в подзорную трубу. Он понял, кто у степняков главный. Вон тот седой старик на белом верблюде. Этот старик чего-то ждал, не посылал своих воинов в атаку. И каре стояло как вкопанное, ощетинившись длинными ружейными стволами. Ветерок трепал гривы лошадей, шевелил космы на джунгарских малахаях; калёный утренний холод выжигал злой румянец на скулах русских солдат; дымились фитильницы канониров. Бесконечная степь расстилалась во все стороны, и непонятно было, отчего этим людям не пройти друг мимо друга стороной, без смертоубийства, – места хватает всем, простора не объять и взглядом.

Иван Дмитриевич увидел в трубу, как седой старик подозвал воина в рыжей собачьей шапке и что-то сказал ему. Воин кивнул и поскакал вниз по склону лощины к русскому войску. Он скакал один. Он приблизился к пушкам и закричал по-русски, гарцуя перед стволами:

– Я Санджирг! Нойон передал: войны нет! Уходи домой, не бойся!

Русский строй молчал.