Мало избранных - Алексей Иванов (2018)

С Матвейкой и Федькой Евреиновыми, сотенными гостями, он сошёлся в Москве, когда поставлял сукно для государева войска. Купцы-жидовины приглянулись Матвею Петровичу своей хваткой. Он взял их в китайские караваны и отдал им беспошлинный табачный торг в Сибири. Тверской купец Кондаков, которого князь Гагарин посадил таможенным смотрителем на Верхотурье, был человеком Евреиновых. Словом, Евреиновы знали о многих и многих затеях Матвея Петровича, о коих никому боле знать не следовало. Слабые в коленках, они выдали бы князя Гагарина с головой.

Через две недели после письма Евдокии Степановны из Верхотурья донеслась весть, что на таможню явились столичные комиссары и взяли под стражу купца Кондакова. Матвей Петрович понял: запуганные Евреиновы развязали языки. Матвей Петрович поспешно засобирался в столицу. Бог с ним, с майором Лихаревым. Что он тут нароет? Сибирь у князя Гагарина зажата в кулаке накрепко! А вот Евреиновы – это беда так беда.

Сборы у Матвея Петровича всегда были недолгими. Но оставалась одна забота: сундук с китайскими самоцветными камнями, с разными ценными побрякушками и могильным золотом, которое Матвей Петрович приберёг для себя, а не для Петра Лексеича. Везти это добро через Верхотурье Матвей Петрович теперь уже не мог: на таможне – комиссары. Сундук надобно было надёжно спрятать здесь, в Тобольске. Уладив столичные дела, он вернётся сюда и заберёт то, что оставил. Лишь бы никто другой не нашёл.

Выгнав прислугу, Матвей Петрович сидел ночью один в тёмном доме и ждал Капитона. От Иртыша дул ветер, тряс ставни, и дом поскрипывал. Тихо щёлкала, остывая, голландская печь. Стукнула дверь в сенях, Капитон пошаркал грязными ногами о тряпку и появился в проёме входа.

– Откопал колодец, барин, – сказал он.

– Тогда бери сундук, – велел Матвей Петрович.

Окованный сундук – совсем небольшой – был обвязан вкруг верёвками. Матвей Петрович с натугой поднял его и взвалил на широкую спину Капитона. Не князю же таскать тяжести и рыть землю.

На улице Матвея Петровича обдало холодом. Осень уже иссякла, словно махнула на себя рукой; приближались первые зазимки. Кряхтя под сундуком, Капитон обогнул княжеский дом, чтобы пройти к столпной церкви по краю обрыва: сюда не заглядывали сторожа Воинского присутствия и губернской канцелярии, и здесь никто не увидит лакея со странной ношей и губернатора.

Всё вокруг было чёрное, и одно от другого отличалось лишь качеством тьмы: здания – из плотного и ровного мрака, кромка земли – косматая от жухлой травы, река – плоская и гладкая, небо – бездонное. Самая что ни на есть воровская ночь: ни луны, ни бледных отсветов изморози.

Матвей Петрович думал о Капитоне. Он взял Капитона в лакеи ещё до Полтавской баталии – лет десять назад. За эти годы чего только Капитоша не увидел за хозяином! О хозяине он больше господа бога знает.

– А ты, Капитоша, вроде бабу завёл себе в Тобольске? – спросил князь.

– Была, чтобы греть ночами, – пропыхтел Капитон. – Настасьей зовут.

– С собой в Питербурх возьмёшь?

– Да на коего лешака? У меня в Питербурхе жена, дети. Настасья мне там не нужна. Я ей дал два рубля за ласку и простился уже.

– Оно и дело, – с облегчением одобрил Матвей Петрович.

Новая столпная церковь, вздымающаяся над обрывом, была так осязаема в плотности мрака, что казалось, будто тьму здесь скрутило в исполинский стебель смерча. Эх, умеет строить Ремезов: даже невидимая в непроглядной полночи, церковь всё равно ощущается движением вверх. Прошедшим летом её наконец-то доделали: оштукатурили изнутри, поставили рамы и косяки, расписали стены и своды, воздвигли иконостас. На Покров храм освятят. Только Матвея Петровича на торжестве уже не будет.