Наследник из Калькутты - Роберт Штильмарк (1958)

– Фамилия?

– Таумель. Ханс Вилли Таумель, маат.

– Немец?

– Гамбуржец, маат.

– Давай бумаги.

Матрос достал из-за пазухи бумаги, и боцман, прочитав их, отправился к капитану.

Когда Кремпфлоу вышел из своей каюты, чтобы бросить прощальный взгляд на Ливорно, с высоты нижней реи фок-мачты ему подмигнул новый член экипажа матрос верхней команды Ханс Вилли Таумель. Мистер Кремпфлоу, успевший уже освежиться на ветру и горько пожалеть о лишних скуди, истраченных в порыве напрасной щедрости, сердито отвернулся от веселого немца.

Вскоре к этому разбитному парню подошел рябой и сутулый кок, оказавшийся соотечественником Ханса. Он обратился к новому матросу на языке Шиллера и Гете, но Ханс хлопнул кока ладонью по спине, оскалил белоснежные зубы и весело заявил, что в итальянских водах он решительно намерен изъясняться только на языке прекрасных портовых мадонн этой страны.

– Успеем наговориться по-немецки в Альтоне, друг! – закончил он свою тираду. – «Эх, Гамбург-Альтона, последняя крона…» – запел он звонко, отходя от земляка на другой конец палубы.

Сдав свою вахту, Ханс поинтересовался у стюарда, нельзя ли пропустить маленький глоток чего-нибудь живительного. Стюард строго посмотрел на Таумеля и заявил, что матросу следовало бы «покончить с этим еще на суше».

– Впрочем, господин из четвертой каюты заказал себе бутылку вина. Снеси, может, счастье тебе улыбнется, – смягчившись, сказал стюард матросу.

Обрадованный матрос подхватил поднос с бутылкой и стаканами; ловко балансируя на гладких половицах коридора, он постучал в дверь. В каюте сидел унылого вида господин и двое его слуг.

Один из слуг приоткрыл дверь. При виде матроса лицо пассажира утратило свое унылое выражение. Он широко улыбнулся вошедшему. Матрос торопливо обнял его и сердечно пожал руки обоим «слугам».

– Мне нельзя задерживаться у вас… Все идет хорошо, Джордж. Но тебе обязательно нужно изменить лицо: Кремпфлоу может тебя узнать. Дика, слава богу, он не знает.

– Ни я, ни Антони не собираемся выходить из каюты. Наша работа начнется в Марселе, когда он высадится.

– Удалось ли тебе, Джордж, говорить с доктором Буотти?

– Да, мы с Антони были у него в гостинице. Он очень удручен, боится, что Кремпфлоу водит его за нос.

– А следят за Кремпфлоу люди доктора Буотти?

– Нет, представь себе, Томми, что нет. Он очень удивился, когда я рассказал ему, что кто-то тайно следит за Кремпфлоу. Но слуга доктора Буотти, Джиованни, дал нам нить. Старик убежден, что духовник графа, патер Фульвио ди Граччиолани, путает карты. У отца Фульвио есть служка, Луиджи Гринелли, молодой монах. Это худощавый человек с острым подбородком и крючковатым носом. Над левой бровью у него след от старого ожога. Короче говоря, замеченный нами крючконосый человек, который теперь следит за Кремпфлоу, – это и есть Гринелли. Здесь, на корабле, у него отдельная каюта. Он сам идет нам в руки.

– А нищий старик, что наблюдал за Кремпфлоу у «Четырех мавров», тоже на корабле?

– Нет, старика я не заметил среди пассажиров.

– Ты, Джордж, назвал себя и Антони синьору Буотти?

– Меня он сам узнал сразу. Отнесся он к нам не особенно доверчиво. Я просил его никому не говорить о нашей встрече; сослался на свой побег из Англии. Он обещал молчать, поблагодарил за предостережение против Кремпфлоу, но держался сухо.

– Ты предложил ему наши услуги для розысков?

– Это было бы неосторожно. Буотти сбит с толку и склонен к подозрительности. Если бы я сделал ему такое предложение, он заподозрил бы в нас шайку мошенников…

– Я должен уходить. Скажите мне еще: в какой каюте Луиджи Гринелли?

– Вторая дверь справа от кают-компании. Каюта Кремпфлоу – почти напротив нее. Теперь беги, матрос Ханс Вилли Таумель!