Стена - Марлен Хаусхофер (1963)

Иногда я вынуждена была стрелять дичь — по-прежнему отвратительное для меня кровавое дело — но мне удавалось делать его без ненужных угрызений. Очень не хватало холодного родника. Приходилось отваривать мясо, раскладывать его потом по глиняным горшкам и хранить в прохладном чулане в лохани с холодной водой. В ручей я не могла их поставить оттуда пили Белла и Бычок. Тигр предпочитал сырое мясо, а когда сырого мяса у меня для него не оставалось, отправлялся на охоту за мышами. Он набрался опыта и в случае необходимости мог сам о себе позаботиться. И очень хорошо, может, когда-нибудь ему придется перебиваться одному и без моей помощи. А я в ту пору постоянно искала зелень. Съедала любую травку, которая приятно и съедобно пахла. Только один раз я съела что-то не то, и сильно заболел живот. Не хватало крапивы, но ее там почти не было. Похоже, наверху ей не нравится. Все лето было жарко и сухо. Прошло три или четыре сильных грозы, в лугах они казались мне много страшнее, чем в охотничьем домике, где я до определенной степени чувствовала себя под защитой высоких деревьев и возвышающейся за домом горы. В лугах же мы оказывались прямо посреди беснующихся туч. Я ужасно пугалась, как всегда при сильном шуме, и к тому же голова начинала кружиться, как никогда. Тигр и Лукс в ужасе залезали под печку, в другое время это им и в голову бы не пришло. Беллу и Бычка я привязывала в хлеву и закрывала там ставни. Утешало меня то, что они вдвоем и могут прижаться друг к другу, если станет очень страшно.

Но как ни яростны были эти грозы, небо на следующее утро было ясным, а туман клубился только в долине. Казалось, будто луговина плывет по облакам — зеленый, блестящий от влаги корабль на белопенных волнах бурного океана. Очень медленно море иссякало, из него выныривали мокрые, свежие макушки елей. И я знала: назавтра солнце прорвется к охотничьему домику, и думала о Кошке, живущей в полном одиночестве в сырой долине.

Иногда, глядя на Беллу и Бычка, я радовалась, что они ничего не помнят о долгой зиме в хлеву. Они знают лишь настоящее — мягкую траву, привольные луга, теплый воздух, овевающий бока, да лунный свет, льющийся в хлев по ночам. Жизнь без страха и без надежды. Я же боялась зимы, возни на холоде с дровами и сырости. Ревматизм теперь совсем прошел, но я знала, что зимой болезнь может возобновиться. А мне в любом случае нужно оставаться на ногах, если я хочу выжить со всеми моими зверями. Я часами лежала на солнце, чтобы зарядиться им на все долгое холодное время. Обгорать я не обгорала, кожа моя слишком огрубела для этого, но начинала болеть голова, и очень колотилось сердце. И хотя я немедленно спохватилась и прекратила солнечные ванны, они так меня ослабили, что потребовалась неделя, чтобы прийти в себя.

Лукс был страшно недоволен, что я не хожу с ним в лес, а Тигр канючил, чтобы я с ним поиграла. Пришел июль, я же была слабой и безучастной. Я заставляла себя есть и делала все, чтобы собраться с силами к сенокосу. Около двадцатого июля луна начала прибывать и я решила больше не ждать и воспользоваться хорошей погодой. Однажды в понедельник встала в три часа, подоила Беллу, слегка недовольную нарушением привычного распорядка, принесла в хлев травы и воды на целый день. Скрепя сердце, оставила Тигру открытым окно, поставила ему молока и мяса, и, плотно позавтракав, мы с Луксом в четыре часа вышли.