Штуцер и тесак - Анатолий Дроздов (2020)

– Платон Сергеевич – ученый человек, родился и вырос за границей, – ответил вместо лекаря Спешнев. – Был насильно взят в армию Бонапарта, где со временем стал личным лекарем маршала Виктора. Не желая служить узурпатору, бежал и перебрался в Россию. Присоединился к нам после Салтановки.

– За что крест дали? – спросил Неверовский лекаря.

– По пути к Смоленску разгромили роту польских шеволежеров, – ответил тот. – Нас тогда сорок было, а их – шестьдесят пять. Однако положили всех, потеряв трое своих.

– После сегодняшнего дела поверю, – кивнул генерал. – Не хотите служить у меня, Платон Сергеевич? Унтер-офицером для начала, а офицерский чин я вам выхлопочу.

– Благодарю! – поклонился лекарь. – Но я уже дал слово князю Багратиону.

– Жаль, – сказал Неверовский. – Но, если надумаете, предложение в силе.

– Благодарю, – поклонился лекарь.

На том разговор и кончился. У генерала и его офицеров нашлись другие дела – более спешные и необходимые.

* * *

Послезнание рулит. Я помнил, что французы отстанут от Неверовского, нарвавшись на огонь двух русских пушек. На пути отступления дивизии случится отряд егерей с орудиями, которые и вступят в бой. Приняв их за подмогу, присланную из Смоленска, французы отойдут. Почему бы не взять роль спасителей на себя? И Неверовскому более ранняя помощь, и нам возможность отличиться.

Однако, увидав с опушки отступление дивизии, я внутренне содрогнулся. Колонна русских войск ползла по большаку, напоминая издали огромную змею, которую со всех сторон атаковали полчища крыс. Последних было тысячи. Они прыгали к «змее», пытаясь укусить, и отскакивали, получив отпор. От мысли, что эта стая устремится к нам и неизбежно растерзает, похолодели яйца. На миг возникло малодушное желание отсидеться в лесу, а потом тихо уйти, но я прогнал его усилием воли. Ввязался в дело – не пищи.

Дальше пошло по задуманному. Неверовский принял предложение помощи (а что ему оставалось?), и мы вступили в бой. Первый же залп по врагу успокоил меня. Мюрат и здесь проявил беспечность и отсутствие здравого смысла. Высоко занесся сын трактирщика. Став зятем Наполеона и Неаполитанским королем, поверил в свою непогрешимость. Вместо того чтобы подтянуть пушки и раскатать противника ядрами и картечью, бросил кавалерию в лобовую атаку. Ну, и получил. Даже аховые стрелки из гарнизонного полка собрали кровавую жатву. Трудно промахнуться по плотной кавалерийской массе…

Били мы по лошадям. Здесь нет защитников животных, а боевой конь воспринимается, как танк в моем мире или как бронетранспортер. Чем больше вывел из строя, тем лучше. Получив отпор, французы отскочили и попытались обойти нас с флангов, то есть просочиться сквозь лес. Ага, счас! Зря, что ли, засеки рубили? Заодно мы приласкали их огнем из ружей. Пушки разворачивать не стали – они более уязвимы. Я тоже стрелял и, похоже, попадал. Обломавшись, французы не придумали ничего лучшего, как повторить лобовую атаку. На нас устремились тысячи коней. Их всадники махали саблями и вопили. И вот тут у меня душа ушла в пятки. Казалось, ничто не в состоянии остановить эту лавину. Мы стреляли, как заведенные. Не только мне, но даже бывшим гарнизонным солдатам было ясно: спасет только скорость перезарядки. Споро молотили пушки – Егор неплохо натаскал за эти дни своих подчиненных. Очень скоро опушку затянуло пороховым дымом, и мы лупили в это облако вслепую – в кого бог положит. Я все ждал, что вот-вот из дыма вынырнут оскаленные морды лошадей, и нам придется отбиваться от всадников штыками и прикладами, но не случилось – французы не выдержали. Сквозь треск выстрелов мы различили удалявшийся топот копыт, и Спешнев приказал прекратить стрельбу. Когда дым рассеялся, стало ясно: враг отступил. Мы с Семеном вскочили на коней и выехали в поле на разведку. Там окончательно убедились: французы ушли окончательно.