Сломанные девочки - Сент-Джеймс (2020)

– Да, только для женщин. И детей, – сказала Соня.

Роберта захлопала глазами от удивления, но Соня, кажется, этого не заметила.

– Нас с мамой поселили в бараках и заставили работать. Одна рабочая команда должна была целый день копать. Мы копали бесконечно. От этого не было никакой пользы, мы просто переносили землю туда-сюда. Но они все равно заставляли нас копать. В жару, в холод, без еды и без воды. Тех, кто падал во время работы, оставляли умирать на месте. А падал кто-нибудь каждый день.

Роберта чувствовала, как будто сердце у нее поднялось выше и бьется где-то в горле, сжимаясь от ужаса. «Я не готова такое слушать. Не готова».

– Каждый день мы стояли на аппельплаце, – продолжала Соня. – Это была главная площадь в лагере. Нас выстраивали рядами и заставляли стоять там час за часом. Это называлось «перекличка», но никто ее не проводил. Мы либо мерзли, либо жарились на солнце, а если кто падал, то уже не вставал. Поначалу мама держалась, но со временем становилась все тише и тише. Я думала, что это хорошо, ведь когда ты тихий, тебя никто не замечает. Но однажды, когда нас снова выстроили на аппельплаце, она закричала. – Соня свернула краешек одеяла между пальцами и перевела взгляд на него. – Она кричала и кричала. Что все они убийцы и попадут в ад. Что однажды война закончится, и весь мир узнает, что тут происходило. Что наступит справедливость и никто не станет молчать. И что однажды все эти люди умрут и предстанут перед Богом. Потом ее увели, и я ее больше не видела. Кто-то из женщин говорил, что ее казнили – выстрелили в затылок, но я не знаю, правда это или нет. Если бы она просто молчала… – Соня выронила одеяло из рук. – Но она не стала молчать. И я осталась одна.

– Ты не могла сбежать? – прошептала Роберта.

Соня повернулась и посмотрела на нее.

– Когда нас привезли в лагерь, то сказали, что сейчас покажут последнюю женщину, пытавшуюся перелезть через забор. Она так и висела там. – Соня снова перевела взгляд на планки над головой. – На заборе.

Роберта не могла произнести ни слова.

– Сегодня мне показалось, что я снова туда вернулась, – сказала Соня. – Это нечасто случается. Когда война закончилась, нас всех вывезли, и я приехала сюда. Тут меня кормят и заботятся обо мне, и я об этом не думаю. Но сегодня я почувствовала себя так, будто никакого садоводства не существует, и мне снова десять лет, и я снова в рабочей команде. Это сложно объяснить. Но это казалось мне более реальным, чем ты сейчас.

Роберта закрыла лицо руками. Кровь стучала у нее в висках, и она жалела, что не попросила у мисс Хедмейер аспирина для себя. Глаза горели, и ей хотелось плакать, но слезы как будто застыли в горле твердым болезненным комком. Неужели дядя Вэн все это видел? Может быть, поэтому он пытался застрелиться в гараже? Она заставила себя сделать вдох.

– А в тот день в столовой?

– Тогда… – Соня задумалась, пытаясь подобрать слова. – У нас были blockovas – старшие блоков. Это заключенные, которых повысили, чтобы они смотрели за другими.

– Женщины? – переспросила Роберта, снова чувствуя ужас.

– Да. Некоторые из них были неплохими и даже приносили нам какие-то вещи, но большинство – нет. Они хотели выделиться, а для этого могли тебя избить или донести на тебя. Если кто-то вел себя плохо, его отсылали в блок для наказаний – сажали в одиночную камеру или делали кое-что похуже.

Роберта вспомнила ситуацию в столовой: Элисон бьет Шерри, у Шерри течет носом кровь, всюду хаос и шум, а Леди Ку-ку кричит: «Что ж, девочка, ты отправляешься в карцер. Ты меня слышишь? Вперед, шевелись». Теперь все было понятно, и ей стало жутко.

Роберта решила вернуться к главной проблеме.

– Что ты собираешься делать? – спросила она. – Это не может больше продолжаться, а то и тебя пошлют в карцер.