Сломанные девочки - Сент-Джеймс (2020)

Даже Кейти, самая сильная и храбрая из них, после карцера выглядела потрясенной и отказывалась говорить. Роберта не была уверена, что Соня сможет пережить что-то подобное.

– Или тебя исключат, а идти тебе некуда.

Подбородок у Сони заострился, глаза затуманились:

– Это больше не повторится.

Роберта была в этом совсем не уверена. Соня засыпала, а она сидела рядом, размышляя о сложившейся ситуации и рассматривая ее со всех сторон. Соня была слишком измотанной и усталой, но Роберта не собиралась сдаваться. Как и Снеси. Как и Кейти.

Все они прошли через многое и не сломались, не умерли. Соня не одна.

Вместе они смогут что-то сделать. Смогут выжить.

* * *

В ту ночь они вчетвером сидели на полу в спальне, а в центре между ними лежало радио Снеси. Они сделали звук потише, чтобы их не застукала Сьюзан Брейди, и уже успели послушать передачу о полицейской погоне и мюзикл «Три юные служанки», который их очень повеселил. После этого настала очередь еще одного шоу, на сей раз про ковбоев; и уже совсем поздно, когда эфир закончился, Сисси выключила радио.

В темноте, после долгих часов прослушивания они так расслабились, что с легкостью переключились на беседу. Слова текли, переплетаясь друг с другом, складываясь в узоры. Роберта рассказала про дядю Вэна, про тот день, когда она открыла дверь гаража и обнаружила его на стуле, рыдающего, с дулом пистолета во рту; про то, как перестала разговаривать; про врачей и про налитые кровью дядины глаза. Он не нашел в себе силы взглянуть на нее. Роберта вспомнила это, пока рассказывала, и снова почувствовала комок в горле. Нужно было забраться дяде Вэну на колени, обнять его и не отпускать. Но ей было всего 13, все были напуганы, и она не знала, что делать.

– Где он сейчас? – спросила Кейти в темноте, когда Роберта закончила свой рассказ.

– Дома. Он ходит к врачам. Мама говорит, что он болен и что отец хочет положить его в клинику. – Говорила она с трудом. – Они поссорились, мама с папой. Я это заметила во время семейного дня. Они не смотрели друг на друга, не разговаривали. Им было стыдно за меня и дядю Вэна. Я знаю, что папа много работал. А у мамы были красные глаза, и она сказала… что сейчас не лучшее время, чтобы мне возвращаться домой.

Она закончила и почувствовала, будто у нее с души упал камень. Потом заговорили остальные девочки, одна за другой.

Так продолжалось каждую ночь. Кейти при помощи Снеси таскала на ужине еду из столовой – пробиралась в кухню, пока Снеси сторожила дверь. Они ели ее в темноте, делая вид, что это лакомство для всех четверых, но по негласной договоренности отдавая почти все Соне. Свет был выключен, за стенами школы стояла холодная зима, а они ели, слушали радио и рассказывали свои истории. О Кейти и Томасе, который схватил ее и приказал не шевелиться. О Сисси, ее матери и происшествии на пляже. Роберта колебалась, но затем все же рассказала, как услышала на поле для хоккея ту же песню, что играла в гараже в тот страшный день, как будто кто-то достал это воспоминание прямо из ее памяти. На следующую ночь Кейти рассказала о карцере, пауках, посланиях в учебниках, скребущих звуках за окном и голосе девочки, умолявшей впустить ее.

Соня говорила редко, но, когда это случалось, остальные смолкали и внимательно слушали. Она медленно, мазок за мазком, рисовала перед ними картину Равенсбрюка: расположение бараков и других зданий, портреты женщин и детей, которых она знала в лагере, погоду, холод, еду, ежедневно прибывающих и исчезающих людей, истории, которые рассказывали другие узницы. Это было тяжело, но девочки все же слушали, и Роберте казалось, что, когда Соня говорит, ей становится лучше. Что, когда она выпускает воспоминания наружу, они становятся менее невообразимыми и ужасными. Девочки разработали систему жестов, чтобы Соня могла предупредить их при наступлении очередного приступа, но она ни разу ею не воспользовалась.