Алмазная колесница - Борис Акунин (2012)

– Разумеется. Не беспокойтесь, Всеволод Витальевич, на этот случай у меня подготовлен резервный план. Может быть, удастся обойтись и без сбора доказательств.

– А если он вас убьет?!

Фандорин небрежно дернул плечом – мол, подобный исход планом не предусматривается.

– Это будет очень красивая смерть, – внезапно сказал Сирота и отчего-то весь вспыхнул.

Кажется, в этом случае у меня будет шанс попасть в разряд «искренних людей», подумал Эраст Петрович, заметив, что глаза письмоводителя горят возбужденным блеском. Пожалуй, к портретам маршала Сайго и Александра Сергеевича прибавится еще один.

– Простите, господа. Я что-то устал. П-прилягу…

Он вышел, стараясь не шататься, но в коридоре был вынужден опереться о стену, а едва переступив порог квартиры, вдруг почувствовал, что пол превращается в подобие корабельной палубы – палубу повело вправо, потом вздыбило влево, и в конце концов она вовсе ушла из-под ног. Эраст Петрович упал.

На время он, видимо, потерял сознание, потому что открыл глаза уже лежа в постели, и Маса прикладывал ко лбу что-то холодное. Это было невыразимо приятно. Фандорин поблагодарил: «Аригато» – и снова провалился.

Приходили Асагава и доктор Твигс. Из-за их плеч выглядывал сержант Локстон, почему-то не в кепи, а в широкополой шляпе. Они смотрели на лежащего Эраста Петровича молча, переглядывались между собой.

А потом их сменило другое видение, сладостное – О-Юми. Ее лицо было не таким прекрасным, как наяву: бледное, осунувшееся, грустное, и растрепанные волосы свисали на щеки, но Фандорин всё равно ужасно обрадовался.

– Это ничего, что ты не очень красивая, – сказал он. – Только, пожалуйста, не исчезай.

Она улыбнулась – коротко, всего на мгновение и опять посерьезнела.

Подушка, на которой покоилась голова больного, вдруг сама собою приподнялась, перед губами Фандорина оказалась чашка.

– Пей, пей, – прошелестел милый голос, и Эраст Петрович, конечно же, выпил.

Питье было горьким и пахучим, но он смотрел на тонкую руку, которая держала чашку, и это помогало.

– Ну вот, а теперь спи.

Подушка опустилась обратно.

– Где ты была? – спросил Фандорин, лишь теперь поняв, что О-Юми ему не привиделась. – Я так ждал тебя!

– Далеко. На горе, где растет волшебная трава. Спи. Завтра голова заболит еще сильней. Это будут прочищаться протоки крови. Нужно потерпеть. А в полдень я дам тебе второй отвар, и тогда боль пройдет, и опасность минует. Засыпай, спи крепко-крепко. Я не уйду, пока ты не уснешь…

Тогда нужно как можно дольше не засыпать, подумал он. Что может быть лучше: лежать и слушать тихий голос.

ДНЕМ – НЕТ, НИКОГДА.

ЛИШЬ НОЧЬЮ СЛЫШИТСЯ МНЕ

ТВОЙ ТИХИЙ ГОЛОС.

РАДУЖНЫМИ КРЫЛЫШКАМИ СТРЕКОЗА

Фандорин проснулся вскоре после рассвета, терзаемый жесточайшей мигренью. Вчера боль была глухая, накатывавшая приступами, а теперь в висок будто ввинтили шуруп, и всё поворачивали, поворачивали, хотя он и так уже вошел по самую шляпку, дальше некуда. Однако неумолимая сила продолжала затягивать винт, и казалось, череп вот-вот не выдержит, треснет.

Но хуже было то, что снова исчезла О-Юми. Открыв глаза, Эраст Петрович увидел у кровати одного Масу, державшего наготове тазик со льдом и мокрое полотенце. Госпожа ушла, кое-как объяснил он. Перед полуночью. Накинула плащ и ушла. Сказала, что вернется. Велела приготовить лед.

Куда ушла? Зачем? И вернется ли?

Мысли были мучительны. Благодаря им и ледяным компрессам на время удалось забыть о шурупе.

Секундант прибыл в половине восьмого, одетый соответственно торжественности момента – в черный сюртук и черные брюки, вместо всегдашней фески – цилиндр, совершенно не шедший к щекастой физиономии Дона.