Нож - Ю. Несбё (2019)

Зачем вообще украшать стены кухни сценами из собственной жизни? Потому что ты не хочешь забывать, даже если алкоголь или река времени смоют краски и контуры воспоминаний? Снимки лучше хранят память, они правдивее. Уж не по этой ли причине у него самого не было фотографий, за исключением той, единственной? Потому что он предпочитал забвение?

Харри отхлебнул из чашки.

Нет, на самом деле все обстоит не так. Те снимки, что люди вешают на стену, являются вырванными предложениями из жизни, какой человеку хотелось бы ее видеть. Фотографии рассказывают больше о том, кто их повесил, чем о том, что на них изображено. И если прочитать их правильно, они могут поведать больше, чем любой протокол допроса. Газетные вырезки на стене загородного дома Бора. Оружие. Плакат с изображением парня с электрогитарой «Рикенбекер» на улице Борггата. Кроссовки дочери. Тесный платяной шкаф отца.

Ему необходимо попасть в дом к Петеру Рингдалу. Прочитать его стены. Собрать информацию о человеке, который страшно зол на инвесторов за то, что те больше не желают его поддерживать. И угрожает ножом жене за то, что она постоянно ворчит.

– Третья категория! – прокричал Харри, разглядывая Ракель, Олега и себя. Они были счастливы. Это ведь правда? Или нет?

– Ты о чем? – прокричала Кайя в ответ.

– Помнишь, я рассказывал тебе про классификацию убийц?

– Напомни: кто там у нас под номером три?

Харри с чашкой в руках подошел к дверям и прислонился к косяку.

– Оскорбленные. Те, кто примеряют на себя роль жертвы, не выносят критики и прибегают к насилию, направленному обычно на тех, на кого они злятся.

Кайя сидела, поджав под себя ноги, в одной руке держала чашку, а другой убирала с лица светлые волосы. И его вновь поразило, насколько она красива и грациозна, словно кошка.

– О чем ты думаешь? – спросила она.

Разумеется, Харри думал о Ракели. Однако вслух он сказал совсем другое:

– Планирую взлом.

Эйстейн Эйкеланн вел простую и незамысловатую жизнь. Утром он вставал. Или продолжал валяться в постели. Если вставал, то шел из своей квартиры в районе Тёйен в лавку Али Стиана. Если лавка оказывалась закрыта, значит было воскресенье, и тогда он автоматически проверял единственное, что закрепилось в его долговременной памяти, – расписание матчей футбольного клуба «Волеренга», потому что в его договоре о найме значилось, что он не работает в баре «Ревность» в те воскресенья, когда они проводят домашние матчи. Если в тот день «Волеренга» не играла на новом стадионе в Валле-Ховине, он возвращался домой и снова ложился покемарить полчасика до открытия «Ревности». Если же день был будний, то Эйстейн получал чашку кофе от Али Стиана, который – как и следовало из его имени – был наполовину пакистанцем, а наполовину норвежцем, а потому чувствовал свою принадлежность к обеим культурам. Однажды, когда 17 мая[46] выпало на пятницу, Али Стиана видели коленопреклоненным на молитвенном коврике в местной мечети в норвежском народном костюме, какой носят жители Гудбранндсдалена.

Пролистав газеты в лавке Али Стиана, обсудив с ним важнейшие новости и вернув газеты на стойку, Эйстейн отправлялся в кофейню, где встречался с Эли – полной пожилой женщиной, которая с удовольствием оплачивала его завтрак в обмен на беседу. Или, вернее, на его монолог, потому что самой ей особенно сказать было нечего, она просто улыбалась и кивала, какую бы ерунду он ни нес. И Эйстейн ничуть не мучился угрызениями совести, ведь Эли ценила его общество и расплачивалась за него булочкой и стаканом молока.