The One. Единственный - Джон Маррс (2020)

– Боюсь, у нас почти ничего общего, и это не их вина, а моя. Когда мой бизнес пошел в гору, у меня было все меньше и меньше времени для личной жизни. Мне казалось, что если я хочу быть успешной бизнес-леди, то должна поставить крест на личной жизни. Что для того, чтобы меня воспринимали всерьез, я должна вести себя определенным образом, что меня должны видеть в нужных местах и с нужными людьми, и это возможно лишь за счет моей семьи. Когда же я поняла, что круглая идиотка, я пропустила слишком много свадеб, крещений и рождественских праздников. Я купила им машины, оплатила их ипотеку, создала целевые фонды для племянниц и племянников, но это почти ничего не исправило.

– Но для них главным было видеть тебя рядом, верно?

– Думаю, да.

– Тогда давай сегодня вечером начнем новую главу. Тебе повезло, что у тебя есть семья. У меня всю мою жизнь была лишь мама, а когда она умерла, остался только я сам. – Тим кротко улыбнулся.

– Нет, теперь у тебя есть я, – сказала Элли и положила голову ему на плечо.

С тех пор как она появилась на пороге его дома и призналась ему, что она тот самый ученый, который обнаружил ген совпадения ДНК, прошло почти четыре месяца. Тим простил ей ложь, и теперь, когда игровое поле стало ровным, они робко вступили в отношения. Тим был слегка резковат и, если честно, не совсем в ее вкусе. Но как только Элли решилась раскрыться перед ним, отдав инициативу в руки их генетической связи, ни один из контрастов уже не имел значения. Ее, словно магнитным полем, тянуло к нему, и это было чудесно.

После работы они обычно проводили тихие домашние вечера в доме Тима в Лейтон-Баззарде. Дважды в неделю Элли посылала за ним машину, и тогда они проводили время в ее лондонском таунхаусе. Правда, будучи в доме, который создала для себя, она нередко ощущала неловкость. Пять тысяч фунтов стерлингов, потраченных на один рулон обоев, итальянский мраморный пол, кинотеатр в подвале, которым она редко пользовалась, – все это напоминало ей о том времени, когда красивый дом был в ее глазах эквивалентом полноценной жизни.

Элли не только сократила свой рабочий день – она взяла за правило уходить с работы ровно в шесть часов, – но также перестала посещать модные лондонские рестораны, предпочитая им небольшие провинциальные пабы, где транслировали воскресные футбольные матчи, а вечера проводила, свернувшись калачиком на диване перед телеэкраном. Лишь присутствие Андрея и его коллег, несших вахту в машинах у дома Тима, напоминало ей, что их отношения трудно было назвать обычными.

– Мы почти приехали, – объявила Элли, когда они свернули на улицу, где прошло ее детство. В дербиширском пригороде, где она провела первые восемнадцать лет своей жизни, мало что изменилось. Построенные в пятидесятых годах домики практически не тронул прогресс, лишь кое-где владельцы заменили деревянные рамы на ПВХ и замостили газон брусчаткой, чтобы выкроить место для большего числа автомобилей. Когда Элли была подростком, ее окружала безопасная, комфортная среда, и ей было стыдно, что она отвернулась от родных стен и улиц, где прошли ее детство и юность.

– Боже, к нам пожаловала сама королева! – крикнула с порога ее сестра Мэгги и, широко распахнув объятия, прижала к себе младшую сестру. – И она привезла с собой кого-то еще!

В гостиной раздались ликующие возгласы, и вся семья и соседи выбежали встречать высоких гостей. Из стереосистемы на всю мощность звучали хиты группы «Тэйк Зэт», а над дверями красовался транспарант с надписью «С семидесятилетием, мама». К стене был придвинут накрытый салфетками обеденный стол, уставленный угощениями, пластиковыми стаканчиками, столовыми приборами и бумажными тарелками.

– О, дайте мне взглянуть на вас, – продолжила Мэгги и, бесцеремонно схватив Тима, развернула его, как манекен, чтобы все могли его оценить. – У тебя губа не дура, – сказала она Элли, беря сестру за руку.