Не прощаюсь - Борис Акунин (2018)

Воспользовался ею и Алексей, чтобы второй раз не рисковать, проходя через дом. И побыстрей вернуться в гостиницу. Когда в номере зазвонит телефон, нужно быть на месте, отвечать сонным голосом.

Продрался через заросли оврага, побежал по улице.

Следовало признать, что чекистская организация работает лучше, чем эрвээсовская, которая, по правде сказать, совсем застопорилась. Может быть, конкуренция – это не так и плохо? Да и Заенко, надо отдать ему должное, хоть мерзавец, но мужик крепкий.

И вдруг стукнула идея, перспективная. Романов пообещал себе завтра же ее осуществить.

Он влетел в комнату, запыхавшись. Не включая света, остановился перед аппаратом: звонили или еще нет?

– Я уже думала, ты не придешь, – прошелестела темнота.

С кровати поднялся маленький, тонкий силуэт.

– Только молчи. Молчи…

Утром он брился перед зеркалом и пел привязавшийся романс про кончившееся счастье и про то, что всё было сном, но не жалобно, а весело. Когда-то у Алексея был красивый голос, пропавший после ранения в горло, но музыкальный слух никуда не делся.

Надя полчаса как ушла. На прощанье сказала: «Всё, Романов. Случилось непоправимое. Я люблю тебя больше, чем революцию». И тихонько засмеялась.

Он ответил серьезно: «Ну, а я люблю только тебя. Революция – всего лишь работа. И любить ее не за что. Закончить бы поскорее и забыть».

Из контрразведки ночью так и не позвонили. Должно быть, обнаружив убитого фельдфебеля, доложили Черепову, а тот запретил сообщать помощнику. Понадеялся, что сам догонит беглеца по горячим следам. Ну, это навряд ли.

– В Монастырский переулок, – велел Романов извозчику.

Там, в особняке Дворянского собрания, располагалась штаб-квартира генерала Гай-Гаевского.

Перед скукинским кабинетом Алексей остановился. Изнутри лились звуки флейты. Это значило, что полковник один и предается каким-то трудным размышлениям. Скукин рассказывал, что музыка помогает ему выстраивать мысль своей стройной гармонией.

Сейчас я тебе спою, а ты мне будешь аккомпанировать, усмехнулся Романов и нервно, требовательно постучал.

– Я только сейчас узнал! – закричал он с порога. – Фандорин со своим японцем принесли нам Заенко на блюдечке, а Черепов дал чекисту сбежать! Мало того – мне, своему заместителю, даже ничего об этом не сказал! Я только здесь, в канцелярии, узнал. Это, по-твоему, нормально?

В штабе действительно все говорили о ночном «ЧП». Новое слово, возникшее во время германской войны на волне всеобщего увлечения аббревиатурами, стало в России одним из самых частоупотребимых, остроумцы даже предлагали переименовать страну в «Чепеляндию», потому что она сама – чрезвычайное происшествие.

– Я не знал, что Заенко взял Фандорин, – нахмурился Скукин. – Черепов говорил…

– Аркадий, в контрразведке бардак! – перебил Романов. – И виноват в этом даже не Черепов! Идиот не виноват, что он идиот. А виноват тот, кто протащил идиота на ответственную должность! Почему ты это сделал? Только потому, что он тебе лично предан? Ты же умный человек. Можно сказать, гений управления. Разве ты не знаешь, что для руководства контрразведкой одной преданности мало? Скажи, ты ляжешь на операцию к криворукому хирургу только из-за того, что он тебя обожает?

От романовского напора полковник опешил. Именно так с ним следовало разговаривать: перемежая наскок с лестью.

– Послушай, ты меня хорошо знаешь, мы побывали вместе в ого-го каких переделках, – перешел Алексей на задушевность. – Помнишь, как я, спасая тебя, застрелил товарища Кандыбу? Как вернулся за тобой в Зеленой Школе? Как мы вдвоем пробивались к нашим под Харьковом? Это я, я тебе лично предан, а не кретин Черепов! Потому что я давно понял: ты птица высокого полета. Давай лететь вместе. Как говорят авиаторы, ты – ведущий, я – ведомый. Гони Черепова в шею, пускай командует карательным отрядом. Поставь на контрразведку меня. Я профессионал!