Не прощаюсь - Борис Акунин (2018)

«Вся власть безвластию!» – прочел Фандорин. И еще: «Собственность – это кража. П.-Ж.Прудон». «Государство должно быть разрушено. П.А.Кропоткин». «Личность – душа революции. Лев Черный» (кто такой – леший знает).

Были здесь и люди. Посередине овального помещения громко разговаривали трое: длинноволосый очкарик в студенческой шинели, матрос с пулеметной лентой вместо пояса и маленькая скрипучая девушка. «Скрипучей» Эраст Петрович ее мысленно назвал, потому что она всё время жестикулировала и каждое движение сопровождалось хрустом. Куртка на девушке была хромовая, штаны чертовой кожи, башмаки с крагами, на боку большущая кобура.

Матросы-анархисты

– …Если ты мне брат, тогда отстань со своим половым вопросом! – сердито говорила она хрипловатым голоском. Из угла пухлого рта торчала дымящаяся папироса.

– Это буржуазное ханжество! – так же горячо возразил очкастый. – Половое самовыражение – непременный атрибут свободного человека. И половой вопрос у настоящего анархиста может быть только один. Неважно, кто его задает, брат или сестра. Честно спросил – получил честный ответ. «Ты меня хочешь, сестра?» «Ты меня хочешь, брат?»

Фандорин медлил, не столько заинтересованный инцестуальной тематикой, сколько прикидывая, как действовать дальше. Приглядеться к обитателям особняка тоже было полезно. Да и спор приобретал все более любопытное направление.

– А я считаю, что пока не закончится революция, половому вопросу не время! – воскликнула девушка. – И для любви не время!

Вставил свое слово и матрос:

– Насчет любви, сестренка, не скажу, а против натуры не попрешь – перетыкнуться по-братски бывает очень охота.

Загоготал.

– Дурак ты, Чубатый! – крикнула скрипучая.

Очкарик ей укоризненно:

– Полегче, Рысь. Правило четыре.

От непонятного замечания девушка смутилась. Виновато сказала матросу:

– Извини, брат.

Тот осторожно потрепал ее лапищей за плечо:

– Это ты меня извиняй за жеребятину.

И предмет дискуссии, и ее тон показались Фандорину удивительными, однако времени терять не следовало.

– Послушайте….товарищи, – споткнулся он на все еще непривычном обращении. – Тут пару минут назад вошел такой в черной шляпе и черном плаще, бородатый… Мне бы с ним поговорить.

Матрос оглянулся без интереса:

– «Товарищи» у большевиков, а у нас все братья – которые не сестры. Был какой-то, прошел мимо. Кто – не видал. Кажись, туда протопал.

Махнул в сторону коридора и отвернулся – спорить дальше.

– Спасибо….брат, – поблагодарил Эраст Петрович и заковылял в указанном направлении, внимательно осматриваясь.

Он был несколько озадачен. Логово разбойной анархии выглядело не так, как ожидалось. Никаких безобразий не происходит, люди трезвые, пол не заплеванный, бутылок нигде не валяется. Странно.

С обеих сторон коридора чернели кожаные двери. Объект мог войти в любую из них, а мог пройти дальше, к видневшейся вдали лестнице. Встретить бы кого-нибудь такого же вежливого, как те трое, да спросить, что за «Гарибальди» и где его искать.

Одна из дверей открылась, вышел мужчина в одной белой рубашке, с раскрытым воротом, хотя дом был нетопленый и по коридору гулял холодный сквозняк.

Жест, которым мужчина вытер нос, был Фандорину знаком: так делает бывалый кокаинист сразу после «заправки».

Вот это по-анархистски, подумал Эраст Петрович, а то «братья», «сестры», «не время для любви». Про расстегнутую рубашку тоже понятно – от крепкого порошка кидает в жар.

– С легким нюхом! – обратился к кокаинисту Фандорин с обычным для подобной публики приветствием.

Ответ прозвучал неожиданно.

– Ба, господин драматург! – сказал звучный голос. – Как вас… Фандорин? Давненько не показывались.