Не прощаюсь - Борис Акунин (2018)

– Самые крайние из анархистов. Считают, что все представители эксплуататорского класса преступники и подлежат уничтожению. Безмотивники подкладывали бомбы в вагоны первого класса, поджигали дорогие дачи, обстреливали окна богатых домов. Безо всякого мотива, отсюда и название. Спартак – парень резкий, даже жестокий. Думаю, от юношеского максимализма. Но неплохой. Во время ноябрьских боев штурмовали мы штаб милиции Временного правительства, а там – собачий питомник. Ну, пожар, псы воют, не могут выбраться. Так Спартак кинулся прямо в огонь и выволок ищейку. Рисковал. Не думаю, что это он ограбил стариков. То есть отобрать медальон мог, но утаить – непохоже.

Эраст Петрович не стал спорить, хоть повидал на своем веку самых разных «юношеских максималистов», в том числе отъявленных преступников.

– Что скажете про смуглого, дерганого?

– Топор. Видели, у него за поясом топорик на коротком топорище? Отсюда и прозвище. С этим нехитрым инструментом он управляется, как хирург со скальпелем. Хоть дверь вскрыть, хоть ногти почистить, хоть череп проломить.

– Налетчик, – кивнул Фандорин. Ремесло второго он угадал верно, да это было и нетрудно.

– Уголовный элемент, – подтвердил Воля. – У нас таких много, я говорил. Это нормально. Бандит стихийно, по зову натуры, отвергает эксплуататорское общество с его законами. Такие, как Топор, были на Руси всегда. Шалили по лесам и дорогам, а при Разине и Пугачеве резали дворян. Анархия – магнит особый. Притягивает самых лучших и самых худших. Точнее так: самых лучших из лучших и самых лучших из худших, – поправился он. – За Топора я, пожалуй, не поручусь. Сколько волка ни корми…

Полный георгиевский кавалер Николай Федорчук

– Третий? Неподвижный?

– Он только с виду неподвижный, Жохов. Когда надо, он быстрый. Герой войны, полный георгиевский бант. Пластун-разведчик. Ползал через линию фронта, приволакивал «языков». В одиночку. Он вообще-то молчалив, но однажды со мной разговорился. Рассказал, что в тылу у немцев сначала, бывало, одного-двоих зарежет «для сугрева» и только потом берет живого. Этот из людей, в которых война разбудила зверя. Про него ничего сказать не могу. Субъект интересный, но совершенно непредсказуемый.

Они наконец добрались до приемной, где Рысь раскладывала по полкам в маленькой комнатке-кладовке какие-то папки.

– Поздравляю с переизбранием! – высунулась она.

– Было бы с чем, – проворчал Воля. – Сейчас ко мне трое придут. Пустишь.

– Знаю, слышала. Спартак, Топор и этот кошмарный Жохов. Не могу его видеть, бррр. От него трупом пахнет.

– Что ты врешь. Каким трупом? – удивился Воля, должно быть, не читавший Чехова. – У меня нюх хороший. Я бы уловил. В общем, ко мне их.

Не прошло минуты, в дверь постучали. Один за другим вошли подозреваемые: первым уголовный «хирург», вторым «безмотивник», последним, неторопливо, герой войны.

– Здорово, братья, – сказал Воля.

В одинаковых плащах и шляпах, с заросшими черным волосом лицами они действительно были похожи на младшего, среднего и старшего братьев.

– Чего вызвал, начальник? – спросил нетерпеливый Топор. – Дело какое? Я со вчерашнего не спал. Собирался в матрасную, подрыхнуть.

Воля молча смотрел на него своими мерцающими глазами, будто просвечивал насквозь. Потом так же неспешно оглядел остальных. Спартак не обратил на это никакого внимания, он пялился в пространство, пошмыгивая носом. Жохов выдержал пронизывающий взгляд с абсолютной невозмутимостью. Но Топору осмотр не понравился. Он задергал углом рта, в голосе зазвучала истерическая нотка:

– Ты чего глазами впился, будто дырку сверлишь? Говори чего надо!

Артельщик тихо спросил:

– Кто-нибудь из вас сегодня реквизицию делал?

– Я – нет, – быстро ответил Топор. – А чё такое?

– А? – не сразу услышал молодой. – Нет… Я по своим делам ходил.

Жохов отрицательно качнул головой.