Не прощаюсь - Борис Акунин (2018)

Явление штабс-капитана Романова народу демонстрирует справедливость его критики.

Лысый засопел, спрятал ножик обратно, руки сжал в кулаки.

Теперь Алексей позволил себе немного расслабиться и окинул взглядом остальных.

Итак, не считая Меркурова, их было трое.

Двое – типичные штаб-офицеры или даже генералы.

Щекастый, стриженный бобриком, с моржовыми усами («Морж») и долговязый, рыжеватый («Таракан»). Лица у обоих сильные – сразу видно, что эти сделали карьеру не в штабных кабинетах, а под пулями. Третий на кадрового военного не похож. Щеголь в отлично выглаженной визитке, безупречные манжеты с перламутровыми запонками, физиономия горбоносая, живая, с насмешливым ртом, в руках вертит изящный серебряный портсигар. Его Алексей окрестил «Франтом».

Беглый осмотр не мешал говорить.

– Цел ваш Рычков, – бросил он «Толстовцу» Василию Васильевичу. – Полежит часок-другой, будет как новенький. Это ведь вы – «Охранный сектор»? Слабенько работаете. Не чувствую школы. Вы раньше кем были? Городовым на перекрестке?

И, не давая времени ответить, – «Недоктору»:

– Я почему решился сюда вот так вломиться? Надо срочно перестроить систему безопасности. Иначе до первого июня можем и не дожить.

– Откуда он знает про первое июня, Виктор Борисович? – быстро сказал Василий Васильевич. – Рядовым членам знать не положено! Этого даже батальонные не знают!

– Меня посылали с депешей в Казань. Я не идиот, догадался, что значат слова «первое июня».

«Толстовец» нехорошо улыбнулся.

– Неувязочка. Депеша была зашифрована.

– Для контрразведчика ваш устаревший Чейз – пустяки, – презрительно бросил Романов. – Думаю, эту систему даже в ЧК знают.

– Интере-есно, – протянул Виктор Борисович.

Он всверливался в Алексея своими припухшими глазами. Такая повадка встречается у матерых уголовников, которые смотрят на мир, как на место для охоты, а на людей, как на стадо баранов – всё время выбирают, какого ухватить зубами.

– Вы правильно сделали, штабс-капитан. Оружие есть?

От неожиданного вопроса Алексей вздрогнул.

– «Наган».

– Сдайте Василию Васильевичу.

– Почему?

– Потому что я приказываю. – Острый взгляд блеснул сталью, но голос остался мягким. – Вы ведь понимаете как контрразведчик, что мы должны вас проверить. Посидите какое-то время в карантине. Если всё, что вы про себя рассказали, правда – будете помогать Василию Васильевичу. Ну, а если вы не тот, кем представились, наши отношения примут… иной оборот. – Чуть усмехнулся. – Василий Васильевич, пожалуйста, отведите штабс-капитана, а мы, господа, возвращаемся к работе. У нас сегодня большая повестка.

Конвоир вывел Романова через заднюю дверь в темный коридорчик и сноровисто обшарил. Вынул из кармана револьвер, нащупал нож, прикрепленный ремешком к лодыжке. С любопытством оглядел, щелкнул кнопочкой, скривился на выскочившее лезвие:

– Баловство.

Забрал и наручные часы. Попросил:

– Головку наклоните. – И завязал платком глаза.

– Это зачем?

– Для интриги. Осторожней, тут ступеньки.

Вел под руку – долго. Романов насчитал семь поворотов и три лестницы, по которым то спускался, то поднимался, то снова спускался. В особняке таким просторам взяться было неоткуда – сопровождающий нарочно путал, водил несколько раз через одни и те же места.

Опять спуск. Воздух стал холоднее, пахнуло плесенью. Подвал.

Железный скрип. Толчок в спину.

– Вот мы и дома. Платочек можно снять. Я пока иллюминацию организую.

Небольшая глухая комната с низким потолком. Складная койка, накрытая солдатской шинелью. В углу, под крышкой, ведро.

Василий Васильевич поставил на табурет керосиновую лампу.

– Ну вот, стало уютненько. Потом принесут покушать, и будет совсем славно. Располагайтесь, господин критик. Отдыхайте.

Он вышел, лязгнул дверью, в которой сразу же распахнулось окошко, зарешеченное.