– Потому что сверху можно увидеть весь мир.

– Тебе нужно попробовать полетать на самолете. Это в тысячу раз лучше и безопаснее.

Наша жестянка начинает раскачиваться. На лбу у меня выступают капельки пота, внутри все замирает. Я прислоняюсь головой к тонкому металлическому столбику и начинаю считать от тысячи в обратном порядке. Нет, это было ошибкой. Мне нужно срочно выбираться отсюда. Я дергаю дугу, но она не поддается.

– Ты в порядке? – слышу я голос Хартли.

Она кладет руку мне на спину.

Так, ладно. Я передумал. Я смогу с этим справиться.

– Да.

– Ты весь взмок.

– Здесь жарко.

– На улице около пятнадцати градусов, и на тебе одна футболка.

– При любой температуре выше нуля мне уже жарко.

– У тебя гусиная кожа.

Кабина снова качается, и от металлического лязга мое сердце начинает колотиться как бешеное.

– Это потому, что я сижу рядом с тобой, – удается выдавить мне сквозь стиснутые челюсти.

Хартли прижимается ко мне.

– По-моему, в прошлый раз, когда мы здесь были, я наступила в какашку в комнате смеха.

– Это место давно уже пора закрыть. Вэл вляпалась в чью-то антиникотиновую жвачку.

Уф, и если они не могут привести в порядок комнату смеха, что уж говорить об этом орудии пыток? Я начинаю подстраивать дыхание под свой счет.

– Ты боишься высоты? – мягким голосом спрашивает Хартли. Рукой она нежно поглаживает мою ладонь. – Я думала, ты обожаешь летать.

– Я обожаю летать. Но я ненавижу ненадежность. В воздухе у меня все под контролем. Я знаю, кто сконструировал самолет. Я знаю приборы. Я ими управляю. Но эта штука, похоже, держится на проволоке и жвачке. – Кабинка снова качается. – И это я еще их, наверное, переоценил.

– Тогда зачем ты полез сюда?

– Потому что ты хотела покататься.

Она молчит, кажется, целую вечность. Я закрываю глаза. Может, если не буду ничего видеть, то перестану представлять себе, как эта расхлябанная кабинка падает на землю.

– Мы уже наверху?

– Почти.

– Я не буду целовать тебя там. Даже если так нужно. Я не такой доступный.

Хартли усмехается.

– Никогда бы не подумала, что ты доступный.

– А вот это ложь. Ты считаешь меня кобелем.

Она снова смеется.

– Думаю, лучше употребить термин «свободным в выборе партнеров».

Теперь моя очередь смеяться.

– Ладно. Беру свои слова назад. Так и быть, я поцелую тебя на самом верху.

– Ну нет, лучшие друзья не целуются.

– С каких это пор? – возражаю я. – Наоборот, ты можешь целоваться только со своими лучшими друзьями. Это один из плюсов крепкой дружбы.

– Значит, ты целуешь всех своих лучших друзей?

Кабинка, дернувшись, останавливается.

– Нет. Я думаю, ты мой единственный лучший друг.

И, наверное, единственный настоящий друг, если не брать в расчет членов моей семьи. Но этого я ей не говорю, и без того чувствуя себя жалким неудачником.

К моей щеке что-то легко прикасается, словно перышко. Я задерживаю дыхание. Прикосновение становится уверенным. Я поворачиваюсь к Хартли. Ее глаза открыты, и она улыбается. Я ощущаю эту улыбку своими губами.

– Не волнуйся. Тебе не придется меня целовать, – шепчет она. – Я тебя поцелую.

Мой рот приоткрывается. Ее язык проскальзывает внутрь. Здесь, наверху, время останавливается. Стоп-кадр: я, она и бесконечное небо.

В этой нескончаемой пустоте ее поцелуй говорит мне, что я не один. Она касается своим языком моего, и раздается стон. По-моему, мой. Кружится голова, я забыл, как дышать, меня переполняют странные эмоции, которые я не могу объяснить, да и не хочу. Я знаю суть, этого достаточно. Я счастлив. И это тот кайф, который я никак не мог получить ни от таблеток, ни от выпивки, ни от других людей.