Храм - Игорь Акимов (2008)

В общем-то, в появлении монаха не было ничего необычного, церковники сюда наведывались часто; даже митрополит приезжал. Как он выразился — искал взаимопонимание. На самом деле — это была всего лишь попытка исправить предшествующую ошибку. Его чиновники сделали рейдерский наезд — с адвокатами, с бумагами еще дониколаевских времен, с постановлением суда. Из бумаг следовало, что и храм, и все, что в нем находится, принадлежит их парафии. Н смотреть бумаги не стал, по первым же фразам понял суть дела, отрицательно качнул головой, накинул на плечо брезентовый ремень самодельного ящика с инструментами, повернулся и ушел. «Вам не удастся от нас отмахнуться! — кричал ему вслед адвокат. — В следующий раз мы явимся с судебными исполнителями.» Следующего раза у них не получилось: Матвей Исаакович разобрался с ними быстро. Да и бумаги экспертиза признала новоделом. Митрополит прибыл погодя, и с порога заявил, что хотел бы договориться полюбовно. У него был тяжелый неподвижный взгляд, и тело так забито шлаками, что казалось вытесанным из камня. От него даже холодом веяло. Уж наверное он немало поразрушил за свою жизнь, но этот храм был в стороне от его судьбы. Н только раз — в первый момент — взглянул ему в глаза, понял, что ради самосохранения этого не надо делать, впрочем — как и слушать, и стоял, разглядывая замысловатый срез соснового сука на доске у себя под ногами. Уже через минуту-другую митрополит знал, что приехал напрасно, но его характер был сильней его интуиции. Он выложил все, что готовился сказать. В конце своей речи он нервничал и сбивался, потому что в нем возникло — и все росло, росло некое чувство, которое он из самосохранения упорно не хотел переводить в слова. Если б он верил в Бога, он бы признал, что перед ним — как утверждала молва — Избранник; но цинизм, привитый ему в детстве, устоял перед логикой наук, которые он перемалывал всю свою молодость. Когда он перестал говорить, Н даже не взглянул на него. И потому не видел, что митрополит еще несколько минут стоял недвижимо. Его сковал непонятный ступор, и он должен был подождать, пока это пройдет. Он следил, как Н неторопливо поднимается по дощатым трапам куда-то в верхние ярусы строительных лесов. Что митрополит при этом думал — сказать невозможно; свои мысли он не выдал ни жестом, ни взглядом. Такой человек. Непрерывная борьба, которую он вел, сколько себя помнил, сделала его таким. На внутреннее устройство храма он так и не взглянул, и как обратили внимание работавшие поблизости мужики, ни разу не перекрестился. В нем не было автоматизма этого ритуала; очевидно, он крестился осознанно.

Как уже было сказано, здесь появлялись и обычные священники. Двоих Н помнил, хотя они и не подходили к нему. Их глаза были задавлены усталостью от душевных сомнений, в храме они надеялись обрести утраченный контакт с Богом. Молясь, они медитировали часами, но вряд ли из этого что-то получилось: как видел Н, их спины не становились легче. Н одолел искушение подойти к ним, хотя после и жалел об этом. Даже если б он мог говорить — что б он им сказал? — что одиночество не вне нас, что это болезнь души? что это тень смерти, вывести из которой на свет может только любовь?.. Остальные Христовы приспешники были обычными прохиндеями. Они хотели денег. Они шли прямо к Н, их немудреные спектакли имели единственную цель: разжалобить. Н старался быть деликатным, показывал, что денег у него нет, и это была правда. В самом деле: откуда им было взяться? Если не изменяет память, с тех пор, как он побирался на тротуарах с кормилицей свирелью, он не держал в руках ни одного рубля.