Храм - Игорь Акимов (2008)

Он взглянул куда-то мимо Н — и только теперь Н обратил внимание на звук быстрых приближающихся шагов. Это был Искендер.

— Когда мне сказали, шеф, что вы уже здесь — я не поверил! — Он был искренне рад. Если бы прежде у них были другие, более близкие отношения, он бы сейчас обнял Н. — Дайте погляжу, каков вы сейчас. — Увиденное ему не понравилось. — Зря вы это придумали, шеф. Посидели бы еще пару дней на крылечке, Мария бы душу отвела. Мы тут пока без вас управляемся. Инерция. Ну конечно — если бы возникли принципиальные вопросы — я бы к вам сей минут прибежал!..

Только теперь он обратил внимание на монашка, скользнул по нему легким взглядом.

— Из каких палестин к нам прибыли, святой отец?

Это было сказано не без иронии. Искендера несло, он был в своей стихии, свобода стала светофильтром в его глазах: по сути, он не видел монашка, поскольку не думал о нем.

Монашек слегка поклонился. Он стоял так, чтобы закрывать спиной скрижаль. Из-за роста он не был уверен, хорошо ли у него получается, и это сковывало его фигуру; впрочем — едва заметно.

— Из Почаевской лавры, — сказал монашек. Он был само смирение. — Я только на эту Пасху принял постриг, и испросил благословения у владыки на паломничество в Святую землю.

— Где мы — и где Святая земля, — возразил Искендер. Ему было все равно, но был повод поразвлечься. — К тому же, как я наслышан, в наши дни ко гробу Господню летают самолетами. В пятницу полетел — в воскресенье вечером возвратился. Удобно — и не хлопотно.

— А я иду пешком, — мягко возразил монашек.

Только теперь Искендер поглядел на него внимательно: ему стало интересно.

— А ну — покажи подошвы.

Монашек приподнял рясу и показал. Ботинки были старые, дешевые; наклеенные резиновые подметки тоже пора было менять.

— Ну ты даешь!..

— Братия в монастыре тоже допытывалась: зачем тебе это? какой в этом смысл? — Монашек застенчиво улыбнулся. — Я не знал, что им ответить. И сейчас не знаю. Просто я чувствую, что должен пройти этот путь… Я не думаю, что каждый шаг приближает меня к Господу, — монашек перекрестился, — дело не в километраже, а в самом процессе. В преодолении одиночества души, в освобождении от мыслей… от всех мыслей!

— Так уж и от всех?

— Конечно! Ведь мыслить нас научил Сатана. — Монашек опять перекрестился. — Значит, ни счастье, ни покой…

— Это одно и то же, — резко сказал Искендер.

— Может быть. Я подумаю об этом… Но вы, надеюсь, не станете возражать, — монашек постучал пальцем по своему виску, — что все наши беды — от этого?

— Не стану, — засмеялся Искендер. — Хочешь добрый совет? — Монашек поклонился. — Чем дурью маяться — потрудился бы во славу своего Господа на этой стройке. Святая земля там, где ты вложил свою душу. Попробуй полюбить физический труд. Впрочем, — опять хохотнул Искендер, — я уже знаю твою отговорку: ведь и трудиться нас научил Сатана.

Монашек перекрестился: — Каждый из нас — внутри себя — в своей душе — строит Божий Храм. А в какую внешнюю, материальную форму это выльется — разве имеет значение?..

— Вот-вот, другого от тебя я и не ждал. Слова, слова… Ты мне ясен, дорогой, и — уж прости меня, грешного, — не интересен. — Искендер повернулся к Н. — Виноват, шеф, чуть не запамятовал. — Он достал из кармана бумаги, Н сразу признал свои ксерокопии. — Я у вас прихватизировал документацию. Вы были без сознания, а контролировать процесс вслепую… Поверьте, мне очень неловко, но уж как получилось…

Искендер протянул ксерокопии. Вода повредила структуру бумаги, она стала рыхлой внутри и коробилась от внешней корки. Вчера я был уже в сознании, припомнил Н, да если б и спал — Мария никогда бы не позволила шарить по моим карманам, тем более — что-то забрать. Значит, он это сделал еще до того, как притащил меня в хату…

Н даже не прикоснулся к бумагам, махнул рукой: оставь у себя.