Храм - Игорь Акимов (2008)

Вот такая немудреная импровизация. Очевидно, я выгляжу совсем плохо, думал Н, если этот молодой человек даже не пытается привести к общему знаменателю свою нынешнюю болтовню и то, как он говорил со мной в храме. Должно быть, едва переступив порог этой комнаты, он сразу понял, что я уже не игрок, и задержался только для того, чтоб поразвлечься, подергать за хвост и за усы старого беспомощного льва.

Монашек ушел только после дождя. Жаль, думал Н, лучше бы я посидел возле открытой двери, смотрел бы на белые струи, дышал бы их свежестью. А так смотрел на них сквозь стекло, как в кино. Все вроде настоящее, но ты же знаешь, что ничего этого нет, просто это еще одна попытка достучаться до твоей памяти…

Так зачем же он приходил?

Это было не интересно, однако вопрос воткнулся колючкой, иголочкой от кактуса. Нельзя сказать, что тревожил, но покоя лишил. Забудь, велел себе Н, его нет для тебя… Это пришлось повторить еще дважды, и только после этого монашек исчез. И тогда Н вспомнил о планшетах с чертежами храма. Надо бы сегодня же вернуть их на место…

Они лежали на виду, на деревянной тумбе швейной машины. Тумба была сделана навечно — из хорошего дерева, обработанного мягко, чтоб и глазу, и руке было приятно. Тумбе было больше полувека — она не прятала морщины старости, — но она готова была прожить столько же, и еще столько. Когда-то вещи переживали людей. И даже их детей и внуков переживали…

Он подумал: как же я старомоден!.. И наверное нелеп со своими понятиями, давно отправленными в чулан. Что поделаешь — я человек из другого времени; из времени, когда вещи становились частью жизни и обретали душу. Я опоздал родиться. Я жил уже не в своем времени, вот отчего мне всегда было так одиноко, вот отчего Мария и сын не могут меня удержать: я давно уже только фантом, голограмма из прошлого; я могу материализоваться только в их снах. Но разве можно придумать более надежную опору, чем фантом!..

Планшеты были обтянуты потертой телячьей кожей. Она давно ничем не пахла: время стирает запахи в первую очередь. Сперва запахи, затем краски. «Свиная кожа остается…» — фраза из забытого детства выпорхнула ниоткуда, и, не найдя опоры, растаяла без следа.

Н взял верхний планшет, положил на стол, раскрыл. Он это сделал просто так, без цели, как берут с полки и раскрывают знакомую книгу, от которой в душе сохранился теплый след. Смотреть на чертежи было приятно, хотя некоторые из них Н не помнил: очевидно, прежде в них не было нужды. Каждый узел конструкций был повторен в увеличении. Их поместили в круги радиусом не больше дюйма (в центре легко угадывался прокол от иголки рейсфедера). Дерево узнавалось по линиям, символизирующим косой срез годовых колец, бетон — по кружочкам и точкам, мол, гравий и песок; кирпичи так и были нарисованы кирпичами. Даже через тысячу лет у того, кто будет это рассматривать, не возникнет вопросов.

Н быстро устал. Дремота возвратилась — такая решительная, что сопротивляться ей было бесполезно. Н положил голову на руки и отключился мгновенно, а когда открыл глаза — был свеж и готов искать. Именно так. Не просто рассматривать чертежи, а искать в них нечто забытое. Когда-то — еще весной — он видел это нечто, но тогда он не придал ему значения; оно зафиксировалось в сознании — и легло на дальнюю полку памяти. А сейчас пришло его время — и оно подавало сигнал. Еле слышный, невнятный, но совершенно реальный.