Ребенок открывает мир - Евгений Субботский (1991)

В самом деле, как же так? Все было очень логично: и в мышлении этот волшебник существует, и всемогущ он настолько, что даже «выскочить» из сказки может, и... в итоге-то получается что-то несуразное. Либо, если волшебник всемогущ, он на самом деле должен «пробить» дверь из сферы наших мыслей в сферу реальности, либо он сделать этого никак не может и... тогда не всемогущ. Концы с концами не сходятся: существует и... не существует; всемогущий и... не может. Хочешь — не хочешь, а придется или «пропустить» волшебника через барьер между сказкой и реальностью, или признать свою логическую несостоятельность. Вот тут-то и заколебалась та самая грань, тут-то и выяснилось, крепка ли она.

Результат оказался впечатляющим. Несмотря на то что противоречивость в суждениях явно смущала детей, лишь единицы из них (в основном дошкольники) уступили напору логических аргументов. Согласились выдать волшебнику «визу» на въезд в сферу реальной жизни. Абсолютное большинство с достоинством выдержали натиск. Послушаем диалоги с детьми:

Настя (7 лет)

«Настя, если этот волшебник по-настоящему всемогущий и может по своему желанию выйти из мыслей, значит, он на самом деле сейчас может выйти и сесть вот на этот стул?» — «Да».— «Значит, если мы очень сильно о нем подумаем, он перед нами сядет?» — «Нет, потому что он не сможет выйти, у него никак не хватит сил, чтобы как-то выйти из мыслей».

Артем (9 лет)

«Артем, раз этот волшебник существует в мыслях и может из наших мыслей выйти на белый свет, он сейчас выйдет и сядет?» — «Нет, он только в наших мыслях, а за пределами нет».— «Значит, он не всемогущий?» — «Нет».— «А можно подумать о таком всемогущем волшебнике, который по-настоящему может выйти из мыслей на белый свет?» — «Можно, но если это только как фантастика. А по-настоящему, какой бы он ни был всемогущий, он не может выйти, потому что он не существует, его можно только вообразить».— «Значит, он не всемогущий?» — «Да».

Роман (13 лет)

«Рома, но раз этот волшебник в наших мыслях существует и он такой всемогущий, что может оттуда выйти, значит, он сейчас выйдет?» — «Нет, он по-своему всемогущий, по-сказочному. Он может что-то там... бабу-ягу превратить в сову в какую-то, в ворону, но представить такого всемогущего волшебника, чтобы... я не могу. Он всемогущий, но именно вот по-своему всемогущий».— Значит, мы о таком всемогущем волшебнике подумать не можем?» — «Нет, подумать мы можем, но так, чтобы он вошел в наш мир по-настоящему, мы подумать не можем».

Итак, наши испытуемые не только не пустили волшебника в сферу обыденной жизни, но и в большинстве своем удержали границу этой сферы под напором логических аргументов. А это значит, что уже у 6-летних детей граница между сказкой и обыденной реальностью действительно существует, и к тому же весьма устойчивая. Внутри этой границы царит естественный, научный закон. Магия, волшебство, анимизм «изгнаны» за ее пределы в сферу сказки, игры, фантазии.

Казалось бы, поставленная нами проблема решена. Мы выяснили, что о вере ребенка в волшебство и одухотворенность предметов нельзя говорить «вообще». Надо задать вопрос: где, в какой сфере психической реальности существует такая вера? Если она только в сфере игры, фантазии, сновидения, ни о каком анимизме мышления еще говорить нельзя. Если же она проникает в сферу обыденной реальности, значит, мышление ребенка действительно обладает чертами анимизма. Мы видели, что граница между сказкой и обыденной реальностью возникает уже у многих малышей (4—5 лет). Дети 6 лет и старше все признают эту границу. Значит ли это, что у ребенка уже не существует анимистического мышления? Что у него полностью исчезла вера в возможность невероятного? В волшебство и одухотворенность вещей?