Ребенок открывает мир - Евгений Субботский (1991)

Подождем — пусть малыш выразит свое удивление, недоверие. А потом под благовидным предлогом покинем комнату: «Я схожу по делам, а ты пока поиграй. Если хочешь, можешь воспользоваться шкатулкой. Только не забудь, что волшебные слова надо произносить громко, иначе шкатулка их не услышит».

Будем наблюдать сквозь маленькое отверстие в стене комнаты, что делает ребенок, оставшись наедине со шкатулкой. Вот тут-то мы и получим ответ на вопрос, существует ли у него не только на словах, но и на деле вера в возможность волшебства. Если ребенок действительно убежден, что волшебство бывает лишь в сказке, он может покрутить шкатулку, посмотреть картинки — и только. Ну, а если... Если в тайниках маленькой души все же живет вера в волшебное, необычайное. Почему бы тогда не попробовать — а вдруг? Ведь так хочется надеть на палец колечко, похвастаться перед ребятами новой красивой авторучкой!

Правда, скептически настроенный читатель может возразить: «Может быть, ребенок, прибегнув к магическим заклинаниям, просто играет в сказку. На самом же деле не верит в их действенность?»

Ну что ж, проверим и это. Подождем, пока малыш вдоволь «наколдуется», а затем войдем в комнату: «Ну как, получилось?» Если ребенок играл в волшебные слова, не веря в их действенную силу, он не выкажет никакого разочарования. В чем же разочаровываться, если заранее было ясно, что ничего не получится? Если же он не просто играл, а всерьез верил и надеялся, неудача разочарует его. И это обязательно проявится в действиях и высказываниях малыша («Эх, не получилось!», «А как вы это делали, покажите»; «А шкатулка-то вовсе не волшебная!»).

Результаты оказались поразительными. На словах почти никто из детей 4—7 лет не допускал возможности волшебного превращения нарисованного объекта в реальный, одного предмета в другой. Причины приводились самые разные. Кто-то просто, без всяких рассуждений отвергал такую возможность («Не превратится, потому что не превращается!»). Кто-то видел препятствие к превращению в материале, из которого сделан предмет («Нарисованного слона нельзя превратить в живого, потому что он бумажный и нарисованный»; «Бутылка не может превратиться в зайца, потому что она стеклянная»). Более старшие подводили под свой ответ «научную основу»: предмет и картинку нельзя превратить, потому что они не волшебные, а волшебства в жизни не бывает. На вопрос, где же бывает волшебство, дети единодушно отвечали, что в сказках, в мультфильмах, в кино. И, конечно же, никто не удивился тому, что произошло с героиней сказки.

И все же большинство самых маленьких — 4-летних и часть 5-летних, прослушав и обсудив сказку, заколебались. Теперь на повторный вопрос, возможно ли волшебство в реальной жизни, они ответили: «Да». На вопрос, почему не соглашались раньше, дети отвечали, что просто не знали, думали неправильно и т. п. Остальные (большая часть 5-летних и все 6—7-летние) по-прежнему стойко отрицали возможность волшебства в сфере обыденной реальности («Маша была в сказке, поэтому у нее получилось, а мы не в сказке»). Вспомним результаты нашей беседы о «всемогущем волшебнике». Удивительное совпадение! Значит, и в самом деле у детей 5—6 лет на словах четко прослеживается грань между сказкой и реальностью, и эта грань прочна и устойчива. Она выдерживает напор не только логических аргументов, но и эмоционально воспринимаемой детьми сказки.