Весь мир театр - Борис Акунин (2009)

— Назвали «неувядающей», — подхватил сосед «гранд-дамы» — тот, что с голубоватыми сединами.

Под приглушенное хихиканье монументальная Василиса Прокофьевна метнула изничтожающий взгляд на шутника.

— Голос с того света, — процедила она. — Покойникам надлежит молчать.

Смешки стали громче.

Отношения внутри труппы непросты, атмосфера перенасыщена электричеством, констатировал Эраст Петрович. Регинина вскинула полный подбородок:

— Нет худшей беды для актрисы, чем слишком долго цепляться за амплуа героини. Нужно уметь вовремя перейти из одного женского возраста в другой. Я буду вечно благодарна Ною Ноевичу за то, что он уговорил меня покончить с Дездемонами, Корделиями и Джульеттами. Господи, какое освобождение не молодиться, не впадать в истерику из-за каждой новой морщинки! Теперь я могу хоть до самой смерти спокойно играть Екатерин Великих и Кабаних. Ем пирожные, набрала сорок фунтов и нисколько не мучаюсь!

Сказано это было с истинным величием. Штерн воскликнул:

— Королева! Истинно regina! Угрызайтесь, голубчик, что упустили свое счастье, — с укором молвил он седовласому. — Это наш «резонер» Лев Спиридонович Разумовский, мудрейший человек, хоть и бывает колок. В прошлом первый любовник. И, кажется, не только по сцене, а, Лев Спиридонович? Откройте наконец тайну, из-за чего вы развелись с Василисой Прокофьевной? Почему она называет вас «мертвецом» и «покойником»?

Заметив среди актеров оживление, Фандорин догадался, что эта тема в театре пользуется популярностью, и удивился: не странно ли — держать в небольшой труппе бывших супругов, которые к тому же не сумели сохранить добрых отношений?

— Василиса зовет меня так, потому что я для нее умер, — с кроткой печалью ответил «резонер». — Я действительно совершил чудовищную вещь, которой нет прощенья. Не то чтобы я о нем, впрочем, умолял… А подробности пусть останутся между нами.

— Труп. Живой труп, — скривила губы Регинина, употребив название пьесы, о которой в этом сезоне говорила вся Россия.

Шустров вдруг оживился.

— Вот именно, — сказал он. — «Живой труп» — отличный пример того, как театр с кинематографом поддерживают и рекламируют друг друга. После графа Толстого осталась неопубликованная пьеса, ее текст таинственным образом попадает к моему конкуренту Перскому, и тот уже начал снимать фильму, не дожидаясь выхода спектакля! Содержание никому не известно, машинописные копии выкрадываются, перепродаются по триста рублей! Семья покойного подает в суд! Представляю, как публика будет рваться и в кинематографы, и в театры! Отличная композиция! Мы с вами об этом поговорим позднее.

Он успокоился так же внезапно, как возбудился. Все смотрели на предпринимателя с почтительным недоумением.

— Мой помощник Девяткин, — показал Ной Ноевич на укушенного. — А также актер без амплуа, так называемый «содействующий». Его история в некотором роде уникальна. Вырос в кадетском корпусе, служил в саперном батальоне где-то в Бешбармаке…

— На Мангышлаке, — поправил Девяткин.

— В общем, в жуткой дыре, где главный культурный аттракцион — свиной рынок.

Второй режиссер опять поправил:

— Не свиной — конный. Свиней там не разводят, это мусульманские земли.

— И вдруг заезжает к ним на гастроли какой-то театришко. Дрянной, но с классическим репертуаром. Наш поручик сражен, влюблен, околдован! Бросает службу, поступает на сцену под романтическим псевдонимом, кошмарно играет в кошмарных постановках. А потом новое чудо. Проездом в Петербурге попадает на мой спектакль и наконец понимает, что такое настоящий театр. Приходит ко мне, умоляет взять кем угодно. Я разбираюсь в людях — это моя профессия. Взял помощником и ни разу о том не пожалел. А вчера Девяткин проявил себя героем. Ну да вы, Андрей Гордеевич, конечно, знаете.

— Знаю. — Шустров крепко пожал ассистенту левую, не забинтованную руку. — Вы молодец. Спасли всех нас от больших убытков.