Петербургский рубеж - Александр Михайловский, Александр Харников (2014)

Старший лейтенант Николай Арсеньевич Бесоев.

Он сказал: «Поехали!» — он взмахнул рукой…

Он — это наш Дед, Васильич, Тамбовцев который. А поехали мы в сторону моего родного дома — Кавказа. Конечно, Батум не Малгобек, но всё же находится чуток ближе, чем Питер. Правда, я уже и забыл, когда последний раз дома был.

Наш жандарм раздобыл нам классный вагон — как в прямом, так и в переносном смысле. Такие вагоны изготовляли в Америке на заводах братьев Пульман. Их эксплуатировали на всех важнейших пассажирских маршрутах. Ехать в таких вагонах было одно удовольствие. Тем более что сейчас у нас не было настоящей работы. Спи сколько влезет, ешь от пуза и по возможности не теряй бдительности. Ну, и естественно, разговаривай. А разговаривать нам было о чем.

Михаил Игнатьевич рассказал, чем он занимался без нас. Да, ему не позавидуешь! Для начала ротмистра заставили писать наиподробнейший отчет о нашем путешествии. Причем сразу в двух экземплярах — один для Плеве, другой для генерала Ширинкина. И если министра интересовала чисто формальная сторона дела, то начальник Дворцовой полиции оказался более дотошным. Он хотел узнать о наших взаимоотношениях, привычках, вкусах, причем каждого в отдельности. В общем, пытался создать наши психологические портреты. Умен, генерал, ох умен!

Заинтересовал меня и еще один момент из рассказа Познанского. Он сообщил о планах возвращения из опалы Сергея Викторовича Зубатова. Причем эту мысль высказал не Плеве, а Ширинкин. Того самого Зубатова, который опрометчиво вступил альянс с Витте и начал интриговать против Плеве, был уличен в этом, с позором отправлен в отставку и выслан под надзор полиции во Владимир.

Плеве, естественно, ничего о Зубатове и слушать не хотел, а вот Ширинкин посчитал, что негоже разбрасываться в наше сложное время такими профессионалами, как Зубатов. К тому же Ширинкина потряс рассказ Тамбовцева о том, как третьего марта 1917 года, во время обеда Зубатову сообщили об отречении Николая II и его брата Михаила: Зубатов молча выслушал это сообщение, вышел в соседнюю комнату и застрелился. Я спиной почувствовал, что нам в самое ближайшее время предстоит встретиться с Сергеем Викторовичем. И не только встретиться, но и вместе с ним работать.

Мы же рассказали — естественно, в пределах дозволенного — о визитах во дворец на Мойку фон Плеве, Ширинкина и царя. О визите Марии Федоровны мы говорить не стали, потому что, как я понял, у Тамбовцева и Антоновой в отношении вдовствующей императрицы были какие-то свои расчеты.

Так, за разговорами, мы проехали Тверь, Москву. На стоянках Познанский выскакивал из вагона и закупал разные вкусняшки у местных жителей, торговавших прямо на перроне. Ну, и передавал листочки с донесениями, которые он тайком от нас писал. Один из наших бойцов застукал милейшего Михаила Игнатьевича за этим занятием. Но мы не были в обиде на ротмистра за это. Работа у него такая.

Рассказали мы ему и о ситуации, в которой оказался фигурант, за которым мы ехали в Батум. Дело в том, что товарищи по партии беглеца встретили отнюдь не с духовым оркестром. Кто-то из них, должно быть, желая подгадить неуемному и несговорчивому Сосо, распустил о нем нехороший слух. Дескать, в ссылке он стал работать на охранку и посему надо держаться от него подальше. Сталин почувствовал себя словно в вакууме. Даже старые его приятели старались не замечать его и при встрече переходили на другую сторону улицы. В наше время кое-кто из перестроечных историков вытащил на свет божий сплетню насчет Сталина — агента охранки.