Большая охота - Игорь Черепнев, Дмитрий Зурков (2017)

Еще будучи юнкерами, мы с друзьями любили их напевать на манер гусарского романса, вот так же возле огня…

Где до утра слово «пей!»

Заглушает крики песен,

Где просторен круг гостей,

А кружок бутылок тесен.

Но я обещал кое-что рассказать и поэтому не смею долго испытывать ваше терпение. – Ротмистр сделал небольшой глоток вина. – Замечательный букет, 1880 год. Он для меня символичен тем, что спустя несколько месяцев был подло убит государь-освободитель Александр Николаевич и на его тризне родилась Священная дружина. По вашим лицам, господа, я вижу, что это название вам мало что говорит. А вот мой отец, служивший под началом генерала Фадеева, успел мне многое поведать об этих замечательных людях и о той святой цели, которой они служили. Увы, это движение, поставившее перед собой задачу борьбы с революционным террором, было распущено крепко державшим штурвал Руси императором Александром Третьим. Теперь на престоле Николай Александрович, а у гидры террора, подобно ее мифической тезке, выросли новые, еще более ядовитые и смертоносные головы. И, боюсь, что, обладай император даже силой Геракла, ему не одолеть ее в одиночку. Тем более что он, увы, не может похвастаться теми талантами, которые были у его венценосного прадеда и отца – Николая Павловича и Александра Александровича. Эти люди сумели победить самого страшного врага – внутреннего, обуздать придворную камарилью, всех этих Романовых в энном колене, уверовавших, что кровь далекого общего предка дает им индульгенцию от всего и право на всё. И, главное, зачастую они являются ярыми германо– или англофилами. Последнее, пожалуй, страшнее всего.

– Простите, Петр Всеславович, но англичане же – наши друзья и союзники, и мы вместе противостоим тевтонам, – возразил Бартонд.

– Ах, доктор, доктор. – Укоризненно покачал головой ротмистр. – Запамятовали вы, что писал вышеупомянутый Александр Сергеевич: «Врагов имеет в мире всяк, Но от друзей спаси нас, Боже!» Мне гораздо менее отвратительны тевтоны, хотя бы тем, что они не скрывают своей враждебности, а островитяне… Если вспомнить историю всех российских смут, то практически всегда найдутся ниточки, тянущиеся на Остров. Для этих джентльменов мы все – от последнего трубочиста и до академика или генерала – не люди, а дикари, которые имеют наглость жить в такой богатой стране. Мой дед бился с горцами на Кавказе, отец сражался в Средней Азии, и везде были английские деньги, английское оружие, английские инструкторы. Да и за японцами маячили Сити и Роял-Неви. Где и на чьи деньги печатал свои издания господин Герцен? Кто стоял за декабристами, в планах которых было убийство всей правящей царской семьи? С легкой руки Пушкина мы привыкли идеализировать этих господ. Да простят меня боги Парнаса, но:

И так, декабрь, Сенатский плац

На нем – квадратом батальоны.

В гимназии учили нас:

Что поднялись они в ответ на стоны,

На стоны угнетенных крепостных,

В ярмо закованных кровавым Николаем.

Но так ли уж чисты деянья их?

А может, мы не все об этом знаем?..

Время бежало незаметно. Оба доктора завороженно слушали ротмистра, который периодически подкладывая полешки в печь, говорил, говорил, говорил… Это был не похожий ни на что монолог, лишь изредка перебиваемый вопросом или возгласом несогласия. Впрочем, с каждым сказанным словом этих возгласов становилось все меньше. В этой не то лекции, не то исповеди перемешались и дела давно минувших дней, и то, о чем писали совсем недавно газеты, или перешептывались обыватели – многовековая ложь от кровавого маньяка на троне и убийцы собственного сына, до пригревших Герцена и поздних марксистов английских банкиров, до сих пор щедро отпускающих фунты на развал России, и британских адмиралов, поспособствовавших прорыву Гебена и Бреслау в Черное море, поближе к российским рубежам, нанеся этим сильнейший удар по ее торговле.