Жатва - Тесс Герритсен (2015)

– Я думал, ты настоящий исследователь.

– А ты – настоящий придурок. – Яков пихнул Алешку, подняв новое облачко стружки. – Я пробовал. Дверь всегда закрыта. Но там кто-то живет.

– Откуда ты знаешь?

– Надия постучалась, и ей открыли.

Алешка заполз в ящик поглубже. Он передумал возвращаться.

– Там живут люди, которые едят перепелок.

Якову вспомнилась бутылка вина с двумя рюмками, колечки лука, томящегося в масле, и шесть перепелок, присыпанных зеленью. От воспоминаний его желудок громко заурчал.

– Слышишь, как гремит? – спросил Яков, выпячивая живот. – Я когда голодный, у меня в брюхе целый оркестр играет.

Возможно, более музыкальной натуре и понравилась бы симфония для голодного желудка. Алешка ограничился двумя словами:

– Противная музыка.

– У тебя все противное. Алешка, да что с тобой?

– Я не люблю противные вещи. Когда грубят. Когда плохо пахнет.

– Раньше ты не жаловался.

– А теперь мне это противно.

– Ясно. Это из-за Надии. Вы все из-за нее превратились в сопливых слабаков. Влюбился ты в нее, вот что.

– Неправда.

– Нет, правда.

– Нет!

Алешка бросил в Якова комком стружки. Между ребятами вспыхнула потасовка, сопровождаемая сопением и руганью. Теснота ящика уберегала их от ушибов и царапин. Потом Алешка умудрился потерять Шу-Шу среди опилок. Забыв про Якова, он шарил впотьмах в поисках своего сокровища. Якову тоже надоело возиться.

И оба затихли.

Мальчишки лежали молча. Алексей сжимал найденную Шу-Шу. Яков пытался заставить живот урчать еще громче и отвратительнее. Вскоре даже это ему надоело. Скука обездвижила их. Гул двигателей и качка вгоняли в сон.

– И совсем я в нее не влюбился, – сказал Алешка.

– Мне-то что? Влюбился, не влюбился, мне без разницы.

– А вот другим мальчишкам она нравится. Заметил, как они о ней говорят? – Алешка помолчал, будто что-то вспоминая. – Мне нравится, как она пахнет. Женщины по-разному пахнут. Мягкостью.

– Мягкость не пахнет.

– Пахнет. Понюхаешь такую женщину и знаешь: если ее потрогать, она мягкая будет. Просто знаешь, что будет.

Алешка гладил Шу-Шу. Яков слышал, как Алешкина рука ласкает замызганную шерстку.

– У меня мама так пахла, – сказал Алешка.

Яков вспомнил свой сон. Женщину, ее улыбку. Завиток светлых волос на щеке. Получается, Алешка прав. Во сне его мать пахла мягкостью.

– Можешь дураком меня назвать, но я это помню, – продолжал Алешка. – Я не все о ней помню, а это запомнил.

Яков потянулся. Его ноги уперлись в противоположную стенку ящика.

«Вырасту я хоть когда-нибудь? – думал он. – Вырасти бы так, чтобы ноги из ящика торчали».

– А ты о свой маме вспоминаешь? – спросил Алешка.

– Нет.

– Ты же ее и не помнишь.

– Я помню, что она была красивая. И у нее были зеленые глаза.

– Откуда ты знаешь? Дядя Миша говорил, когда она исчезла, ты был совсем маленьким.

– Мне четыре года было. Не такой уж маленький.

– А мне было шесть, когда моя меня бросила, но я почти ничего не помню.

– Говорю тебе, у нее были зеленые глаза.

– Ну были. Ну зеленые. Дальше что?

Лязгнула дверь, они замолчали. Яков выполз из ящика и посмотрел вверх. Опять Надия. Она вышла из синей двери и теперь гремела по проходу. Вниз она спускаться не стала, а ушла через передний люк.

– Не нравится она мне, – сказал Яков.

– А мне нравится. Мне бы такую маму, как она.

– Она и детей-то не любит.

– Дяде Мише она говорила, что всю свою жизнь отдает таким, как мы.

– И ты веришь?

– Зачем ей дядю Мишу обманывать?