Головокружение - Франк Тилье (2015)

Я смотрел на Мишеля, такого уверенного в себе, такого безмятежного, и думал, до чего же мы все дойдем. Он ласково провел рукой сверху вниз по своим жутким носкам. Да он сумасшедший, теперь я в этом убедился. И в то же время он единственный, кто может разобрать завал, ключами от нашей свободы владеет только он. Только в нем движущая сила нашего выживания, на него все наши надежды. Стиснув зубы, я снял свои носки и бросил ему в лицо:

– Вот, возьмите мои, но немедленно снимите это… Я вас умоляю.

Похоже, с минуту он взвешивал все за и против. Потом уставился на меня своим жутким свинцовым взглядом:

– Точно?

– Точно.

– Ладно, договорились. Но назад не просите.

Он протянул свою красную ручищу, но я ее не пожал. Тогда он с сухим смешком взял причитающееся ему, прихватил горелку и, насвистывая, снова ушел к расселине. Фарид проводил его глазами и вошел в палатку, не произнеся ни слова. Щеки у него запали, взгляд потух. Забираясь босыми ногами в спальник, я услышал, как он что-то бормочет по-арабски.

Наверное, молитву…

21

Конец надежды есть начало смерти.

Шарль де Голль

Спустя некоторое время Мишель снова появился, с початой бутылкой водки и апельсином. Слава богу, он снял с себя кожаные лохмотья и надел носки и ботинки. Бутылку и апельсин вместе с принесенной тарелкой он разместил на полу, потом вынес наружу горелку и поставил на огонь кастрюлю с осколками упавшего сталактита. Самый маленький из осколков он раздавил ногой:

– Надо же, эта штука могла и меня вот так… И это в день моего сорокасемилетия.

Мы с Фаридом переглянулись, и Мишель это заметил.

– Да, парни. Когда я колол лед, уж не знаю, было это утро или не утро, но знаю, что это был мой день рождения. Три зарубки на синем коремате… Сорок семь весен. Я… не хотел вам ничего говорить, я не из тех, кто любит вызывать к себе жалость или сочувствие. Но после того, что произошло… Наверное, это надо отметить, пока нам небо не свалилось на голову. Быть раздавленным сталактитом в пещере – все же более славный конец.

Он повернул голову в мою сторону, держа в руке нетронутый апельсин:

– Я тяжело работаю ради вас. Галерея – единственный луч надежды, который заставляет нас держаться и еще на какое-то время дает нам волю к жизни. Силы мои на исходе, но я принес вам этот апельсин. Я не пытаюсь вам навредить и тем более не пытаюсь завоевать вашу дружбу. Но… после того, что с нами случилось… У меня такое впечатление, что порой я перестаю себя контролировать…

…

Его била нервная дрожь, и он отчаянно скреб себе шею. Я посмотрел на него с некоторой ностальгией и сказал:

– Сорок семь лет… Когда мне исполнилось сорок семь, я ел омаров и креветок в ресторане «Дух времени» в Аннеси.

– Омары… креветки… свинство с твоей стороны об этом говорить.

Мишель разложил на тарелке дольки апельсина в две кучки:

– Четырнадцать. Это вам. По семь на брата. Угощайтесь.

Фарид сразу оценил его поступок и схватил свою долю. Кусочки апельсина он со вздохом бережно выстроил в ряд на ладони.

– Наверху делают денежные ставки, чтобы получить больше. А тут… ну какие тут деньги? Эти дольки ценнее любых алмазов. Я бы отдал год жизни, чтобы у меня было еще десять долек.

Стиснув зубы, он положил две дольки на тарелку и подвинул ее Мишелю. Человек в маске поблагодарил кивком.

– Тебя никто не заставлял.

– Да неохота забирать мои алмазы назад.

Пок насторожился и принялся царапать мне лапой ногу. Я сгреб свои семь долек, с наслаждением втянул в себя их запах и сбросил четыре на коремат. Одно движение мокрого языка – и они исчезли. Оставшиеся три я положил перед собой.

– Давайте чокнемся. С днем рождения.

– С днем рождения, – мрачно буркнул Фарид.

Мишель медленно покачал головой: