Тайная история - Донна Тартт (2015)

— Но я тебе так скажу: не в самих деньгах тут дело. Денег-то у него куры не клюют, дело в принципе. Он хочет быть уверен, что его любят не за толстый кошелек, а, типа, просто так, за то, какой он есть.

Этот пассаж несказанно изумил меня, поскольку полностью противоречил моим собственным наблюдениям за частыми и, по моим меркам, экстравагантными проявлениями щедрости Генри.

— Так, значит, вы не из-за денег поссорились, — подытожил я.

— Не-а.

— Тогда, может быть, все-таки скажешь, из-за чего?

Банни подался вперед. Глубокая задумчивость на его лице на мгновение уступила место абсолютной искренности. Когда он открыл рот, я не сомневался, что сейчас он уж точно расскажет все без обиняков, но вместо этого он откашлялся и попросил меня, если не трудно, пойти сварить ему кофейку.

Вечером, лежа на кровати с конспектом, я вздрогнул от внезапного воспоминания, как будто в лицо мне ударил луч прожектора. Аргентина. Это слово нимало не утратило способность потрясать мое воображение и, поскольку я не имел точного представления о расположении обозначаемой им страны на карте, словно бы начало жить своей собственной, непонятной жизнью. Суровое «Ар» в начале навевало мысли о золоте, идолах, затерянных в джунглях городах и подводило к зловещей, непроницаемой камере «Ген», а звучное «Тина» повисало в конце знаком вопроса — какая ерунда, боже мой, но тогда мне казалось, что каким-то туманным образом это название, будучи одним из немногих фактов, которыми я располагал, может оказаться зашифрованным ответом или ключом к разгадке. Однако опешил я вовсе не от этого, а от осознания того, сколько сейчас времени — девять двадцать, убедился я, посмотрев на часы. Значит, самолет уже несет их по темному небу к выдуманной мной Аргентине? Или нет?

Отложив тетрадь, я поднялся с кровати и присел на стул у окна. В тот вечер я больше не занимался.

Выходные прошли, как проходит все на свете. Я провел их за греческим, одинокими походами в столовую и все теми же бесплодными раздумьями у себя в комнате. Меня мучила обида, и к тому же я скучал по ним гораздо сильнее, чем был готов признаться. Банни, непонятно почему, стал меня избегать. Пару раз я видел его в компании Марион и ее подружек; он что-то вещал с важным видом, а они, столпившись вокруг, восхищенно внимали ему, открыв рты. (Все эти девицы были с факультета начального образования и, полагаю, считали его невероятным эрудитом — ведь он изучал древнегреческий и носил очки в металлической оправе.) Один раз я заметил его в компании Клоука Рэйберна, его давнего приятеля, но я не был знаком с Клоуком и постеснялся заговорить с Банни в его присутствии.

С острым, растущим час от часу любопытством я ждал первого занятия у Джулиана. В понедельник я проснулся в шесть утра. Не желая приходить в несусветную рань, я довольно долго просидел в комнате уже полностью одетый и страшно переполошился, когда, взглянув на часы, понял, что если не потороплюсь, то просто-напросто опоздаю. Схватив книги, я ринулся к выходу.

Уже у самого Лицея я осознал, что бегу, и заставил себя сбавить шаг. Очутившись внутри, я совладал с дыханием и медленно поднялся наверх. Ноги двигались, но в голове была пустота — совсем как в детстве, когда рождественским утром, после ночи, проведенной в нестерпимом предвкушении, все мои желания иссякали как по мановению руки и я подходил к двери комнаты, где меня ждали подарки, так, словно это было обычное утро обычного дня.

Они уже были там, все до единого: настороженные близнецы, примостившиеся на подоконнике; Фрэнсис, спиной ко мне; рядом с ним Генри. Банни, сидевший напротив них, раскачивался на стуле и что-то рассказывал.