Долгая прогулка - Стивен Кинг (2013)

Сам город уже задушен, проглочен и похоронен. Огасты уж нет — в самом прямом смысле, нет толстых матрон, нет хорошеньких девушек, нет самодовольных мужчин, нет ребятишек в мокрых штанишках, размахивающих комьями сахарной ваты. Нет спешащего к дороге итальянца, разбрасывающего ломти арбуза. Одна Толпа, существо без тела, лица, разума. Толпа — это лишь Голос и Глаз, и неудивительно, что Толпа явилась одновременно Богом и маммоной. Гаррати чувствовал это. И он знал, что остальные тоже это чувствуют. Идешь словно между двух колоссальных электропроводников и чувствуешь, как электрические разряды вызывают звон в ушах, заставляют каждый волос на голове стоять дыбом, как язык начинает бешено дергаться во рту, как глаза мечут искры и перекатываются в глазницах. Толпе нужно угождать. Толпе нужно поклоняться и бояться ее. И, наконец, Толпе нужно приносить жертвы.

Они пробирались по дороге, по щиколотку увязая в конфетти. Они теряли друг друга в бурном море рекламных листовок. Гаррати наудачу выхватил из сошедшей с ума темноты один лист и увидел, что разглядывает рекламу бодибилдинга. Он схватил другой лист и оказался лицом к лицу с Джоном Траволтой.

Возбуждение достигло пика, когда группа оказалась на вершине первого на 202-м шоссе холма. Сзади осталась платная магистраль, а впереди у ног Идущих лежал город. Внезапно два мощных красно-белых луча прорезали тьму, и показался Главный. Он стоял в своем джипе, вскинув вверх шомпол в приветственном жесте. Он — фантастика! невероятно! — совершенно не обращал внимания на окружающую его толпу, в которой никто не щадил себя, а старался как мог.

Что касается Идущих — струны не порваны, только сильно расстроены. Все, кто остался в живых — тридцать семь человек, — бешено вопили теперь, но их хриплые голоса были абсолютно не слышны. Зрители не могли узнать о том, что Идущие кричат, но откуда-то они об этом все-таки знали, каким-то образом они поняли, что годовой круг поклонения смерти и стремления к смерти замкнулся, и толпа совершенно сошла с ума и корчилась теперь в пароксизмах нарастающего экстаза. Гаррати почувствовал внезапную острую боль в левой стороне груди и все же не мог перестать кричать, хотя и понимал, что находится на самом краю катастрофы.

Всех их спас парень по фамилии Миллиган; Гаррати запомнились его бегающие глазки. Он упал на колени, зажмурился, прижал ладони к вискам, словно стараясь удержать мозг на месте. Потом он упал вперед, и кончик его носа проехался по дороге, как мягкий мел по школьной доске. Как необычно, подумал Гаррати, сейчас его нос сотрется об асфальт. Затем явилась милосердная пуля. После этого Идущие перестали кричать. Боль в груди, отступившая лишь частично, страшно перепугала Гаррати. Он пообещал себе, что безумие прекратится.

— Приближаемся к твоей девочке? — спросил Паркер. Он не ослаб, но сделался мягче, и теперь Гаррати нормально с ним ладил.

— Миль пятьдесят. Может, шестьдесят.

— Сукин ты сын, Гаррати, везет тебе, — тоскливо произнес Паркер.

— Мне? — Он с удивлением посмотрел на Паркера, стараясь понять, не смеется ли тот над ним. Паркер не смеялся.

— Ты увидишь маму и свою девушку. Черт возьми, а кого увижу я, пока еще не пришел конец? — Он адресовал толпе непристойный жест, который зрители, судя по всему, приняли за приветствие, и бешено заорали. — Я скучаю по дому, — сказал он. — И я боюсь. — Неожиданно он закричал в толпу: — Свиньи! Все вы свиньи!

Зрители взревели еще громче.

— Я тоже боюсь. И скучаю по дому. Я… То есть мы… — Он искал слова. — Мы все очень далеко от дома. Дорога не пускает нас домой. Может быть, я их увижу, но не смогу к ним прикоснуться.

— Но по правилам…

— Я знаю, что по правилам разрешен физический контакт с кем угодно при условии, что не сходишь с дороги. Я о другом. Между нами стена.

— Легко тебе говорить. Ты все-таки их увидишь.

— Может, от этого станет только хуже, — сказал Макврайс, незаметно пристроившийся к ним сзади.