Пентаграмма - Ю. Несбё (2009)

— А зря, Харри, — сказал Вилли Барли. — Стоило бы. Особенно мужчине. Сделав этот шаг, ты откроешь целый мир чувств, о которых раньше не догадывался. Открываясь, проявляя доверие, ты даешь другим возможность буквально познать тебя изнутри. — Вилли жестикулировал вилкой. — Разумеется, это рискованно. Тебе могут сделать больно, но могут и проявить любовь. И тогда ты весь напитываешься этим чувством, Харри. Оно становится твоим. Считается, что во время соития мужчина овладевает женщиной, но разве это так? Кто кем овладевает? Подумай над этим, Харри.

Харри подумал.

— То же самое и с художниками. Ради того, чтобы испытать любовь, мы рискуем получить вместо нее страшную боль. Это отнюдь не безопасно, Харри. Я рад, что больше не танцую. — Вилли улыбнулся, и по лицу у него скатились две слезы: сначала из одного глаза, а потом из другого. Они параллельно сбежали по щекам и исчезли в бородке. — Я тоскую по ней, Харри.

Харри уперся взглядом в стол. Подумал, что ему пора бы идти, но продолжал сидеть.

Вилли выудил носовой платок и, громко высморкавшись, вылил в бокал остаток вина из бутылки:

— Не хочу тебя обидеть, Харри, но, когда я сказал, что ты неважно выглядишь, я имел в виду, что ты всегда выглядишь неважно. Из-за женщины?

Харри покрутил чашку пальцами.

— Или из-за женщин? — участливо спросил Вилли.

Харри захотелось ответить что-нибудь такое, после чего расспросы прекратились бы, но почему-то передумал и кивнул.

Вилли поднял бокал:

— Ты заметил? Это всегда из-за женщин. Кого ты потерял?

Харри посмотрел на него. Во взгляде бородатого продюсера чувствовалась какая-то беззащитная откровенность и уязвимость, и Харри понял, что может ему довериться.

— Мама умерла от болезни, когда я был маленьким, — сказал он.

— И ты по ней тоскуешь?

— Да.

— Но ведь не только по ней?

Харри пожал плечами:

— Полтора года назад убили мою коллегу. А сейчас Ракель, женщина, которую я люблю… — Он осекся. — Не думаю, что вам это интересно…

— Я так понял, мы дошли до сути дела, — вздохнул Вилли. — Вы хотите разойтись.

— Не мы. Она. А я пытаюсь заставить ее передумать.

— Ага… А почему она хочет уйти?

— Потому что я такой, какой уж есть. Это долгая история, но сказать можно и короче: беда во мне. Ей хочется, чтобы я был другим.

— Послушай, а приходи с ней на мою пьесу!

— Зачем?

— Потому что ее сюжет перекликается с греческим мифом о скульпторе Пигмалионе, который влюбился в собственную статую, прекрасную Галатею. Он взмолился, чтобы богиня Венера оживила ее и они могли пожениться. И мольба его была услышана. Может, посмотрев пьесу, твоя Ракель увидит, что бывает, когда хочешь изменить человека.

— Становится еще хуже?

— Напротив. Пигмалион, он же профессор Хиггинс, добивается полного успеха. Все пьесы, которые я ставлю, кончаются хорошо. Такой у меня жизненный принцип. А если они кончаются плохо, я сам придумываю счастливую концовку.

Харри покачал головой и криво улыбнулся:

— Ракель хочется, но она не пытается меня изменить. Она умная и идет своей дорогой.

— Что-то подсказывает мне, что она повернет обратно. Я пришлю вам два билета на премьеру.

Вилли сделал знак официанту, чтобы тот принес счет.

— С чего это вы вдруг утверждаете, что она вернется? — спросил Харри. — Вы же ничего о ней не знаете.

— Верно. Говорю чепуху… Белое вино к обеду — это хорошо, но только в теории. Я стал выпивать больше, чем мне положено, ты уж меня прости.

Официант принес счет, Вилли, не глядя, подписал его и попросил приложить к остальным. Официант удалился.

— Повести даму на премьеру, где для вас заказаны лучшие места, — не такая уж плохая затея, — улыбнулся Вилли. — Сам так делал. Дает отличные результаты.