Кладбище в Тье дышало простором: долина могильных плит и гравия, отсылавшая к тем временам, когда люди думали, что Земля плоская, а за краем ее – бесконечность.

В ледяном воздухе по проходу между рядами с трудом пробирался Корсо, покрытый кровью и сажей, с дергающимся от тика лицом и телом, которое сотрясала дрожь и ломота. Где-то далеко, очень далеко слышался шум съехавшихся аварийных служб: завывание полицейских машин, сирены пожарных и «скорой помощи». В этом обычно тихом уголке Иль-де-Франс Стефану Корсо пришлось пройти через такое…

Кладбище в Тье было размером с город, и обычно посетители доезжали до нужной могилы на машине. Сейчас Корсо шел по сектору 94, «участку ангелов», где были похоронены новорожденные. Рядом с адом бедняков маячили лимбы детей, умерших еще до рождения, или тех, кто не дожил до трех месяцев. Душераздирающие детали: могильные плиты украшали цветы, крошечные теплицы, стеклянные вазы с игрушками, браслетиками и чепчиками для новорожденных…

Вскоре коп добрался до сектора 102, отведенного для тех, кто завещал свое тело науке. Место памяти и отрешенности: могилы были, естественно, пустыми, но с именами и датами…

И наконец, секторы 104 и 106, некая no man’s land[90] тех, у кого не было ни гроша, ни близких, ни цветочка. Именно здесь захотела покоиться Клаудия. И нетрудно, в сущности, догадаться почему: несмотря на свое богатство, буржуазное воспитание, элитное образование, адвокатесса считала себя одной из них. В собственных глазах она никогда ничего не стоила – и это «ничего» стало единственным смыслом ее существования. Следовало стереть все следы этой мерзкой истории – отец-убийца, нежеланные дети – и закончить здесь, среди нищих и безымянных.

Трудно было не найти мавзолея Клаудии.

Строение возвышалось среди горизонтальных могил. Безликая постройка, вне всяких стилей: простой цементный блок, скорее блиндаж, чем могила. Ни имени, ни даты. Корсо дошел до порога и повернул ручку железной двери: не заперто.

Внутри дневной свет падал из подобия бойниц, которых он не заметил снаружи. Лучи разбивались о пять гробов, установленных на ко́злах. Корсо задумался, является ли такое расположение пожеланием Клаудии или временным решением, перед тем как захоронить каждый гроб под отдельной плитой.

Он отметил, что на каждом из этих стандартных изделий из сосны имеется табличка, привинченная в изножье. Без малейшего удивления он прочел: «Софи Серей», «Элен Демора», «Марко Гварньери», «Клаудия Мюллер»…

Корсо задумался, каким образом ей удалось эксгумировать трупы и собрать их здесь. Хотя не так уж странно. В конце концов, она была адвокатом, знала, за какие официальные ниточки дергать, а у этих покойников не было родных.

Дойдя до пятого гроба, он наклонился, чтобы прочесть написанное на табличке. И тут же отпрянул, словно увидел ужасную рептилию. Так оно почти и было: там оказалось выгравировано его собственное имя. Что это еще за бред?

Гроб был не заколочен. Корсо снял крышку и заметил внутри белый прямоугольник: конверт. Вскрыв его, он достал пачку рукописных листков. Почерка Клаудии он не знал, но сразу понял, что это ее. Она оставила ему объяснительное письмо.

Его, и только его она выбрала хранителем своей тайны.

Корсо решил, что прочтет письмо здесь, в укрытии, по-прежнему слыша вдали рев сирен. Копы очень скоро найдут его и арестуют. Не важно, когда они его возьмут, он уже будет знать правду, а больше ничто не имеет значения.

103

Корсо,

если ты читаешь это письмо, значит ты проделал чертовски большой путь и знаешь теперь настоящую историю.

Когда я узнала правду о своем происхождении, моя жизнь остановилась. Мы не существа, Корсо, мы время. Просто отрезок времени на Земле. А мое время больше ничего не значило. Оно не было законным. Оно было лишь ошибкой, рожденной из жестокости и мерзости.