Крутой вираж 18+ - Вероника Мелан (2017)

– Ну как же – я только что украла Великого Охотника, увезла его прочь, и теперь никто не знает, где его искать, ведь всех обычно ищет он сам.

Мак не отреагировал внешне, сдержался – она только что проговорилась еще раз. Случайно или намеренно – вопрос не столь важный, но проговорилась Лайза очевидно. Она не должна была знать о том, что он Великий Охотник, но знала. Снова Элли? Снова Рен? Этим отговоркам он больше не поверит – Рен бы его не выдал, Элли тоже не стала бы разговаривать о подобных вещах даже с лучшей подругой. Наверное, не стала бы – он в нее верил.

Вместо того чтобы отшучиваться, Мак промолчал. Отделался коротким: «Не думаю, что кто-то успел меня потерять» – и вновь отвернулся. Они поговорят – скоро, но не прямо сейчас, – возможно, сегодня или же в ближайшее время. Будь на ее месте другой человек, он не размышлял бы так долго – попросту сжал бы горло и вытряс бы правду быстро и жестко, наплевав на последствия. Перед ним раскалывались все: умные и тупые, упертые и мягкие, агрессивные и трусливые, забияки и слабовольные, способные лишь огрызаться крысы.

Беда заключалась в другом – Мак не хотел давить. Только не на нее, не на Лайзу.

Когда наседаешь на человека физически или ментально, всегда есть шанс, что психика допрашиваемого треснет, сломается. И происходит это не всегда заметно, а иногда и вовсе безо всяких внешних проявлений на первых порах, но последствия всегда одни и те же – неадекватное поведение в будущем: страх, психоз, паника и злоба. Плевать на преступников – им подобного наказания мало, а вот Лайза от попытки надавить может отдалиться быстро и надолго. Она сильная, но одновременно хрупкая, стойкая, но гибкая, и в то же время совсем-совсем не смелая, нуждающаяся в поддержке.

Почему-то он чувствовал ее почти так же хорошо, как себя. Чувствовал, как она тянется к нему, как отчаянно пытается приблизиться, как почему-то безмолвно ищет у него защиты, и ловил себя на том, что тянется к ней сам – укрыть, защитить, заслонить от мира.

При таких отношениях давить нельзя совсем, нужно действовать медленно и осторожно, чтобы не возникло трещин. А лучше бы просто вызвать на откровенность, настоять на доверии – так было бы правильнее всего.

Он не успел додумать эту мысль, так как слева однообразный пейзаж вдруг сменился ровной сверкающей водной гладью (а он еще гадал: откуда примешался сыроватый запах водорослей?) – огромным раскинувшимся в лучах уходящего солнца водоемом; философию моментально сдуло:

– Черт, а я и забыл, что здесь море! Точно, ведь изучал карту…

– Море, да, – сворачивая с шоссе на узкую, ведущую к побережью дорогу, Лайза улыбалась, – Ланвильское море, точно.

– Так это и была точка нашего сегодняшнего назначения?

– Она самая.

Его вдруг охватил мальчишеский восторг – море! Даль, простор, соленый ветер, набегающие на песок волны – они всегда творили с его душой что-то загадочное: заставляли разум вспомнить что-то важное, пересмотреть курс и приоритеты, внутренне успокоиться; позволяли временно забыться.

Черт, прекрасная у нее все-таки возникла идея: не ресторан, не парк, не кафе – пляж. Изумительная идея, сногсшибательная.

– И у нас есть на чем сидеть?

Ему не терпелось выбраться из машины – душа рвалась навстречу воде, камням, свету, за спиной расправлялись крылья.

– Есть. И даже есть еда, которую мы можем поджарить на мангале, вот только мне потребуется твоя помощь, чтобы его собрать.

– Я готов, уже готов.

И Мак спешно, хоть еще не доехали, отстегнул ремень безопасности и, вглядываясь вдаль, нетерпеливо подался корпусом вперед.

Море.

Пляж пустовал.

Блестящая, темная, отполированная водой галька, пучки чахлой травы за спиной, вдавшийся в безбрежные воды каменистый мыс; из гостей – только чайки. Да и кому, помимо птиц, захочется забираться в вечерний час так далеко – за восемьдесят километров от Нордейла и сорок от Ланвиля? Верно, кроме них, никому.