Исчезновение Стефани Мейлер - Жоэль Диккер (2019)

– Не знаю.

– Сейчас же едем в полицию, – сказал адвокат, – надо подготовиться к суду. В принципе я бы не стал волноваться, но у нее уже была судимость по делу Тары Скалини. Если судья начнет вникать, он до нее докопается и может принять во внимание. Тогда Дакоте не позавидуешь.

Джерри трясло. Ноги не держали, и он попросил Бенджамина сесть за руль. Через четверть часа они входили в полицию Орфеа. Их провели в комнату для допросов, куда вскоре доставили Дакоту в наручниках. Увидев родителей, она разрыдалась. Полицейский снял с нее наручники, и она бросилась в объятия матери. “Девочка моя!” – Синтия изо всех сил прижала дочь к себе.

Когда полицейские вышли, они расселись вокруг пластикового стола. Бенджамин Графф достал из портфеля папку и блокнот и немедленно приступил к работе:

– Дакота, мне надо совершенно точно знать, что ты сказала полицейским. А главное, упоминала ли ты про Тару.

* * *

В Большом театре продолжалось прослушивание. На сцене рядом с Кирком Харви сидел Браун, пытаясь хоть как-то ускорить кастинг. Но Кирк, отвергая кандидатов одного за другим, твердил:

– Они бездари. У меня тут спектакль века, а я вижу каких-то богом обиженных придурков.

– Ну постарайся, Кирк! – умолял мэр.

Харви вызвал на сцену следующую пару. Вопреки его указаниям, перед ним предстали двое мужчин: Рон Гулливер и Мита Островски.

– А вы какого черта приперлись?

– Я на прослушивание пришел! – взвыл Островски.

– Я тоже! – гаркнул Гулливер.

– По-моему, я ясно сказал: один мужчина, одна женщина. Катитесь отсюда оба.

– Я первый пришел! – возразил Островски.

– А я сегодня на службе, мне некогда ждать, имею право пройти без очереди.

– Рон? – удивился Браун. – Но вы же не можете играть в спектакле!

– Это почему? – заартачился Гулливер. – Возьму отгул. Такой шанс бывает раз в жизни, я имею право попробовать. В конце концов, играл же в 1994 году шеф Харви.

– Ладно, дам вам шанс, – отрезал Кирк. – Но один из вас будет женщиной.

Он потребовал принести парик, поиски которого задержали процесс на добрых двадцать минут. Наконец какой-то волонтер, знавший театр вдоль и поперек, откопал за кулисами и приволок длинную блондинистую шевелюру. Островски напялил ее на голову. Вооружившись листочком с записью первой сцены, он слушал, как Харви читает ремарку:

Ужасное утро. Льет дождь. Движение на загородном шоссе перекрыто, возникла гигантская пробка. Отчаявшиеся водители яростно сигналят. По обочине дороги, вдоль неподвижно стоящих машин, идет молодая женщина. Подходит к заграждениям и обращается к постовому полицейскому.

Островски подошел к Гулливеру, изображая походку на каблуках:

Островски (визжит как полоумный): Что случилось?

Гулливер (в три раза громче): Человек погиб. Разбился на мотоцикле.

Они были ужасны. Но Кирк Харви, вскочив со стула, захлопал и закричал:

– Вы оба приняты!

– Ты уверен? – шепнул ему Браун. – На них же смотреть невозможно.

– Абсолютно уверен! – ликовал Харви.

– Были претенденты гораздо лучше, а ты их отправил во свояси.

– Алан, я тебе говорю, что уверен на все сто!

И крикнул публике и другим кандидатам:

– Вот два моих первых актера!

Островски и Гулливер спустились со сцены под аплодисменты остальных кандидатов. Их немедленно ослепил вспышками фотограф “Орфеа кроникл” и схватил за руку какой-то журналист, жаждущий записать их впечатления. Островски сиял. “За меня дерутся режиссеры, – думал он, – меня осаждают журналисты, вот я и знаменитый актер! О милая слава, как давно я тебя ждал, и ты наконец пришла!”

Перед Большим театром Элис ждала Стивена в машине, стоявшей с включенным двигателем. Они уже собрались возвращаться в Нью-Йорк, но он решил по пути заскочить на прослушивание, чтобы дополнить статью, которая должна была оправдать его уикенд в Орфеа.