Стеклянные дома - Луиза Пенни (2019)

Он положил что-то им на стол. Исписанный лист бумаги.

– Сообщить, что меня производят в кавалеры ордена Квебека.

– Это замечательно, Рут, – откликнулся Арман. – Felicitations.[52]

Молодой глава картеля жестом пригласил Антона присоединиться к ним. Повар с удивлением покачал головой, показывая, что у него работа в кухне. Но взгляд американца заставил Антона передумать. И он сел.

– В кавалеры? – переспросил Жан Ги. – Кавалер – это рыцарь на лошади. Вы ничего не перепутали?

Гамаш видел Матео и Леа в дальнем углу бистро – они тоже следили за Антоном и американцами. Леа повернулась к Матео и что-то сказала ему. Матео отрицательно покачал головой.

Потом Леа посмотрела прямо на Гамаша. Посмотрела так неожиданно – даже не дала ему времени отвести глаза. Он знал, что если сделает это сейчас, то будет выглядеть как человек, пытающийся что-то скрыть.

И он выдержал ее взгляд и улыбнулся.

Она не ответила ему улыбкой.

Жан Ги и Рут обменивались оскорблениями, хотя слезящиеся глаза старой поэтессы смотрели не на Бовуара, а на Гамаша.

Арман устроился на своем стуле, закинув ногу на ногу, то ли прислушиваясь к голосам вокруг, то ли не слушая их. Он держал стакан холодного пива – вознаграждение после трудного дня в свидетельском кресле. Он явно пребывал в расслабленном состоянии. Но Бовуар догадывался, что чувствует сейчас Рут.

От Гамаша исходило какое-то излучение.

Неужели ярость? Потому что страхом это определенно не было.

И наконец Бовуар понял, что на самом деле это крайняя степень спокойствия.

Гамаш был центром притяжения в этой комнате.

Независимо от исхода, бомбардировки прекратятся сегодня вечером. Война закончится.

Глава тридцать третья

Лакост свернула на старую лесовозную дорогу в километре от деревни. Дорогой много лет не пользовались, и подлесок успел превратиться в лес. Ветки деревьев царапали, скребли и скрывали ее машину от посторонних глаз.

Лакост открыла багажник, надела боевое снаряжение. Тяжелые ботинки, шлем с камерой. Сунула автоматические пистолеты в карманы на липучке, прицепила пояс с патронами. Ее пальцы действовали уверенно со знакомым снаряжением – карабины, защелки, ремни, проверка. Еще одна проверка.

Она позвонила мужу в Монреаль, поговорила с детьми. Пожелала им спокойной ночи, сказала, что любит их.

Они уже подросли и теперь стеснялись повторять слова любви.

И не повторили.

Когда ее муж снова взял трубку, Лакост сказала, что сегодня ей предстоит поработать допоздна, но она вернется домой, прежде чем он успеет соскучиться.

– У нас же есть «Пиноккио»? – спросила она.

– Книга? Наверно. А что?

– Ты не думаешь, что было бы хорошо почитать ее детям на ночь?

– Нашим детям? Они из этого уже выросли. Они хотят смотреть «Ходячих мертвецов».

– Не позволяй им, – сказала она и услышала его смех.

– Я буду ждать тебя, – сказал он.

И хотя она всегда говорила ему, чтобы не ждал, он ее непременно ждал.

– Я тебя люблю, – сказал он.

– И я тебя, – ответила Лакост. Ясные, обдуманные слова.

Потом она отключилась и убрала телефон в бардачок, а служебный засунула в кармашек на липучке.

Телефон этот зажужжал, как только она перевалила через гребень холма на пути из Трех Сосен.

Она получила одно сообщение. От Туссен.

Они заняли места на позиции.

Лакост быстро набрала ответный текст: «Г и Б в бистро. Выдвигаюсь на позицию».

Она пробиралась по лесу, когда телефон снова завибрировал.

«Груз покинул церковь, направляется в деревню».

Лакост быстро набрала в ответ: «В деревню? Подтверди».

«В деревню».

Она повернулась в сторону деревни, но увидела только стволы деревьев.

«Боже мой», – прошептала она и на секунду замерла, судорожно перебирая оставшиеся у нее варианты.