Жестокие слова - Луиза Пенни (2015)

Других слов у суперинтенданта Брюнель не нашлось. Обходя хижину, она повторяла это снова и снова. Время от времени она останавливалась и брала тот или иной предмет. Ее глаза расширялись, когда она смотрела на эти вещи. Потом возвращала их на место. Осторожно возвращала. И переходила к следующему.

— Mais, ce n’est pas possible.[64] Это же из Янтарной комнаты. Я в этом уверена. — Она подошла к оранжевой панели, прислоненной к кухонному окну. — Bon Dieu, я в этом уверена, — прошептала она и чуть ли не перекрестилась.

Старший инспектор смотрел некоторое время. Он знал, что она не была по-настоящему готова к тому, что увидит. Он пытался подготовить ее, хотя фотографии и не могли передать всего. Он рассказал ей о тонком фарфоре.

О хрустале.

О первых изданиях с авторскими автографами.

О гобеленах.

Об иконах.

— Это скрипка? — Она показала на инструмент у кресла, отливающий темным блеском.

— Она стояла в другом месте, — сказал Бовуар и посмотрел на молодого агента. — Ты ее трогал ночью?

Морен покраснел, вид у него был испуганный.

— Немного. Я только взял ее. И…

Суперинтендант Брюнель поднесла скрипку к окну, где было светлее, повертела ее в руках.

— Старший инспектор, вы можете это прочесть? — Она протянула ему скрипку и показала надпись.

Пока Гамаш пытался прочесть, Брюнель взяла смычок и обследовала его.

— Это смычок Турта.[65] — Она хохотнула, увидев их недоумение. — Стоит около двухсот тысяч долларов. — Она сделала шутливый выпад смычком в их сторону, потом обратилась к Гамашу. — Так что там написано — Страдивари?

— Нет, не думаю. Тут вроде «год тысяча семьсот тридцать восьмой». — Он прищурился, напрягая глаза. — Карлос, фамилию не могу разобрать. «Fece in Cremona».[66] — Он снял очки и посмотрел на Терезу Брюнель. — Вам это что-то говорит?

Она улыбнулась, не выпуская из рук смычка.

— Карлос Бергонци. Мастер школы Страдивари, лучший его ученик.

— Значит, это не лучшая скрипка? — спросил Бовуар, который о скрипках Страдивари, конечно, слышал, но об этом Карлосе не знал ничего.

— Возможно, его изделия ценятся не так высоко, как Страдивари, но цена этой скрипки около миллиона долларов.

— Бергонци? — переспросил Морен.

— Да. Вы знаете об этих скрипках?

— Вообще-то, нет, но мы нашли несколько оригинальных нотных записей с запиской. Там упоминается Бергонци.

Морен подошел к книжной полке, порылся там несколько секунд, потом появился с нотными записями и открыткой, протянул это суперинтенданту, которая просмотрела их и передала Гамашу.

— Есть какие-то предположения о языке? — спросила она. — Это не русский и не греческий.

Гамаш прочитал. Записка была адресована некоему Б, в ней упоминался Бергонци, а подписал ее некто Ш. Остальное было неразборчиво, хотя там вроде бы присутствовали слова любви. Датирована записка была 8 декабря 1950 года.

— Не мог ли Б быть жертвой? — спросила Брюнель.

Гамаш отрицательно покачал головой:

— Даты не совпадают. Он тогда еще не родился. И я полагаю, Б не может быть Бергонци?

— Нет, для него поздновато. Он к тому времени уже давно был мертв. Кто же были Б и Ш и почему наш убитый сохранил эти ноты и записку? — спросила у самой себя Брюнель.

Она посмотрела на нотные записи и улыбнулась. Протянув кипу бумаг Гамашу, она показала на первую строку. Музыка была написана неким БМ.

— Значит, — сказал Гамаш, опуская бумаги, — эта музыка была написана неким БМ. Записка адресована некоему Б, и в ней упоминается скрипка Бергонци. Представляется логичным допустить, что Б играл на скрипке и писал музыку, а некто Ш подарил ему это. — Он посмотрел на скрипку. — Итак, кто был БМ и почему у нашего убитого оказались ноты его музыки и его скрипка?

— Что представляет собой эта музыка? — спросила Брюнель у Морена.