Зеленый король - Поль-Лу Сулицер (2017)

И с первых же минут их следующей встречи (она состоялась через четыре дня, но не в кабинете адвоката на Мэдисон, а в гостиной отеля на 44-й Ист) Сеттиньязу стало совершенно ясно: Климрод, конечно, обладал самым острым и всеохватывающим умом, с каким приходилось сталкиваться Сеттиньязу, «Кошмар какой-то. Он обладал способностью сразу схватывать самую суть, это сбивало вас с толку и, хуже того, превращало в дурака. Разумеется, вы сразу чувствовали этот ум, встретившись с Ребом взглядом, но другое дело, когда вы наблюдали, как этот ум работает: на лице появлялись невозмутимое выражение, мечтательность в глазах, плавность и спокойствие в голосе и жестах. Тогда этот ум проявлялся во всей своей огромности, даже чудовищности, хотя это не слишком сильное определение; он явно завораживал, но иногда вызывал ожесточение. По-моему, я считался в Гарварде блестящим студентом. В то время контора „Уиттакер и Кобб“ была лучшей адвокатской конторой по делам, связанным с бизнесом, в Нью-Йорке, а может, в Соединенных Штатах. Вершина. Работать у них начинающему юристу означало то же самое, что для молодого актера получить роль Гарри Купера. Они взяли меня благодаря моим собственным достоинствам, а не по протекции, и меня просто распирало от гордости. Я ведь шесть лет изучал право и экономику. После первых же часов занятий с Климродом я ощущал себя раздавленным, чувствовал себя подобно четырехлетнему ребенку, которому насильно вдалбливают ядерную физику. Дошло до того, что я чуть было не отказался от следующего занятия…

На которое, разумеется, явился. Непостижимо и то необыкновенное влияние, которое Король оказывал на всех нас, если не принимать в расчет его способность очаровывать людей. Маска, которую носил Реб Климрод, — невозмутимость лица, спокойный голос, изысканная вежливость, мягкость, — в общем, символизировала лишь те уступки, которые он с дьявольской ловкостью делал нам, чтобы мы терпели его, чтобы заставить нас простить ему его превосходство. Поняв это, мы как-то приспосабливались к нему.

До 20 ноября 1950 года мы провели пятнадцать занятий. Теперь я спрашиваю себя, кто тогда кому разъяснял право?!

Признаюсь, мне и в голову не приходило, что он мог воспользоваться нашими занятиями не для приобретения отсутствующих у него знаний, не для того, чтобы оценить и измерить мои силы, прежде чем окончательно мне довериться, но еще — главным образом — для того, чтобы вновь увидеть Чармен…»

— Это далеко нас заведет, — не без раздражения сказал Сеттиньяз. — Как водится, придется перескакивать от одной мысли к другой, если только…

Сеттиньяз перешел на английский, чтобы избегать обращения на «ты», более свойственного французскому.

— Но где бы я смог это найти? — мягко спросил Реб.

— В таблицах Гольденвейзера. Если Чэндлер не говорит об этом в своей «Economics of Money and Banking»[41]. У меня есть эта книга, но дома. В следующий раз я могу принести ее вам.

— Может, я провожу вас домой, и вы дадите мне ее сегодня вечером. Это возможно?

Они вместе вышли из отеля «Альгонкин». Доехали на такси до Парк-авеню. В дороге продолжали разговор о долларе и его курсе, о мировой финансовой системе. Сеттиньяз легко вошел в эту игру и так увлекся разговором, что совершенно не заметил, что уже находится в прихожей собственной квартиры, вручая слуге-гавайцу шляпу и портфель…

…и в себя пришел лишь в большой гостиной, где сидели его супруга и свояченица, которые вопрошающе посматривали на абсолютно невозмутимого Реба Климрода.