Зеленый король - Поль-Лу Сулицер (2017)

20 ноября Чармен Пейдж отметила свое двадцатитрехлетие. Дэвид Сеттиньяз, хотя и был без ума влюблен в свою супругу, всегда считал, что из двух сестер младшая была красивее. Но ни при каких обстоятельствах, даже если бы ему приставили нож к горлу, он на ней не женился бы: она часто выводила его из себя, почти терроризировала. В шутку Диана объясняла это тем, что называла «несколько особым чувством юмора у Чармен». На протяжении целых пятнадцати лет все вокруг, включая его бабушку Сюзанну Сеттиньяз, вовсю старались убедить Дэвида, что у него не больше чувства юмора, чем у махрового полотенца. В конце концов он сам в это уверовал.

И он, подчиняясь всеобщему и почти непререкаемому мнению, стал считать нормальными эксцентрические выходки свояченицы.

Она располагала полной финансовой независимостью. Состояние фамилии Пейдж возникло целых четыре поколения назад, то есть, по североамериканским понятиям, почти во времена крестовых походов. Когда она достигла совершеннолетия, то унаследовала десять миллионов долларов. Она высокомерно отказалась от всех услуг, которые предлагали ей адвокаты, по семейной традиции распоряжавшиеся ее состоянием. Она намеревалась сама заняться этим. Ее видели у входа в Нью-Йоркскую биржу — она даже пыталась играть. Вызывая всеобщее удивление, она доказала, что не лишена чутья, присущего великим финансистам. Однажды она ворвалась в контору «Уиттакер энд Кобб» — еще до того, как там стал работать Сеттиньяз, — и устроила скандал по поводу одной биржевой спекуляции, которая, по ее мнению, была проведена плохо, во всяком случае, не по тем точнейшим указаниям, что были ею даны. Иона Уиттакер, достигший семидесяти лет с мудрой неторопливостью, которую проявлял во всех делах, несколько дней не мог прийти в себя, возмущенный несправедливыми, на его взгляд, упреками, а еще больше потрясенный тем, что эти упреки бросала ему женщина — вид животного, которое он встречал лишь в одном единственном экземпляре (собственной супруги) и которому надлежало рожать детей, готовить пудинг и вышивать коврики гладью, а если речь идет о дебилках, то крестом.

Одно время Чармен ездила верхом по Парк-авеню и Пятой улице, оставляя уздечку на решетке какого-нибудь особняка или в холле отеля «Уолдорф»; она пять раз была помолвлена и каждый раз покидала своего жениха на ступенях храма с каким-то язвительным постоянством; она съездила даже в Индию с честолюбивым, но так и не осуществленным намерением стать браминкой; потом приняла предложение одного голливудского продюсера, мечтавшего сделать из нее новую Аву Гарднер. (Чармен была очень на нее похожа); сценарий уже был готов, но на третий день съемок она отправилась в круиз по южным морям; на свадьбу своей старшей сестры с Дэвидом Сеттиньязом (Чармен буквально изводила его своей привычкой садиться на край ванны, когда тот там мылся в чем мать родила) она, учитывая савойские корни супруга, велела привезти из Франции на специальном самолете дюжину кругов швейцарского сыра и шесть фольклорных ансамблей, которые, играя все вместе, производили адский шум.

— Но в конце концов, Дэвид, разве это не забавно? — спросила Диана.

— Потрясающе забавно! — ответил мрачный и подавленный Сеттиньяз.

Это было весело или могло таковым показаться. Но было и другое, что тревожило Дэвида Сеттиньяза, которому казалось, будто он один это замечает — он не посмел бы сказать об этом никому из Пейджей — иногда в чудесных, чуть раскосых фиолетовых глазах Чармен Дэвид замечал какую-то странную, болезненную оцепенелость.

Чармен Пейдж пристально смотрела на Реба Климрода. И спросила:

— Мы ведь с вами уже встречались, не правда ли?

До этого мгновенья она сидела на большом канапе, стоящем в гостиной, потом встала, приблизилась, медленно обошла вокруг него.

— Вы по происхождению немец?

— Австриец.

— Неужели из Тироля?

— Из Вены.

Хотя Чармен была высокой девушкой, она едва достигала его плеча.

— У вас американское гражданство?