Зеленый король - Поль-Лу Сулицер (2017)

И рухнул на землю.

Реб с улыбкой повернулся к третьему и осведомился, намерен ли он что-то делать.

— Ничего, — поспешил ответить он. — Этого вполне хватит.

— Я тоже так считаю, — сказал Реб. — Во всяком случае, кто-то же должен их подобрать. Надеюсь, вы умеете водить?

Реб стоял напрягшись, с каким-то отстраненным, отсутствующим выражением лица. Но оно не могло ввести в заблуждение ни третьего человека, ни Зби, ни пуэрториканцев, которые вдруг перестали смеяться: от. Реба исходила какая-то безжалостная свирепость.

Гошняк-отец был выходцем из деревеньки Вагровиц, на северо-западе Польши, неподалеку от Познани. Он приехал в Соединенные Штаты в 1924 году и посему свое имя Зигмунд переделал на иностранный в Симона. Он начал продавать газеты всего через две недели после того, как прошел иммиграционный контроль. В 1950 году ему исполнилось сорок четыре года, и он являлся неоспоримым собственником трех газетных киосков, причем один из них располагался в привилегированном месте — у входа в «Грэнд Сентрл», главный вокзал Манхэттена. В тесном мирке торговцев прессой на Манхэттене он занимал место наверху социальной лестницы. В 1927 году его финансовое положение настолько упрочилось, что он смог оплатить переезд в Америку двух своих братьев; один из них, профессиональный водитель и владелец — вместе с Симоном — грузовика, и был тем человеком, что подобрал Реба Климрода в Мемфисе и привез в Нью-Йорк.

Это он направил Реба к Цыбульскому и сыграл решающую роль в том, что большинство продавцов газет приняли предложения, которые сделал им Реб в июле 1950 года.

6 августа 1950 года около пяти часов вечера Симон Гошняк отправился пешком от своего киоска на Парк-авеню, что на углу Тридцать шестой улицы, в свою «главную резиденцию» возле вокзала. Один свидетель видел его у церкви Спасителя, когда он говорил с двумя парнями, вылезшими из голубого «Шевроле». Все кончилось тем, что Гошняк сел в машину, которая направилась куда-то в северную часть города.

Его нашли только на следующее утро, на стройплощадке, где в то время сооружался комплекс зданий ООН. Было видно, что над ним неплохо поработали, с невероятной жестокостью переломав ему все кости железными прутьями. Лишь лицо не тронули, словно для того, чтобы облегчить опознание, а глубоко в глотку заткнули газету, набранную на польском, немецком, итальянском и на идиш.

А Финнеган умер спустя два дня, 8 августа. Следствие показало, что он целую неделю не являлся на работу, где служил начальником экспедиции в отделе рассылки прессы, и провел эти дни в Атлантик-Сити под другой фамилией вместе с еще двумя мужчинами, которые, судя по всему, были его телохранителями. Этих нашли с простреленными затылками. Сам Финнеган был обнаружен повешенным, но не на веревке: для этой цели воспользовались крюком, с помощью которого докеры перетаскивают тяжелые ящики. Стальной наконечник прошел через рот, небо и мозг. Легкой такую смерть никто не назвал бы.

То ли с 20, то ли с 25 августа погода изменилась. Сперва, украдкой, как-то лицемерно, над Новой Англией прошел дождь. Океан стал приобретать фиолетовую окраску, воздух заметно посвежел, и даже Адольф с Бенито, эти два лентяя баклана, неподвижно восседающие на краю понтонного моста, похоже, решили выйти из своего обычного сонного состояния. Короче, лето кончилось.

Но это нисколько не огорчало чету Таррас. И жена, и муж испытывали какую-то утробную ненависть к жаре. Если бы это зависело лишь от них, они наверняка купили бы загородный дом где-нибудь в Гренландии. Но нужно было иметь под боком приличную почту, чтобы получать книги и каждую неделю отправлять хронику Шерли в «Нью-Йоркер». Поэтому они довольствовались штатом Мэн, пребывая в надежде — к счастью для них, она почти всегда сбывалась — на гнилое, сырое и холодное лето.