Сиятельный - Павел Корнев (2015)

Возможность безнаказанно покалечить сиятельного приводила его в восторг.

– Очень неосмотрительно.

– Никто не обманывает господина Чана.

– Никто и не обманывал господина Чана. Он получит свои деньги до последнего сантима.

Китаец кивнул.

– Получит. Но сначала он получит твое ухо.

– Поступить так с полицейским не очень умно, – веско произнес я, глядя на собеседника сверху вниз. Костолом не дотягивал до моего роста две головы, но при этом был быстрым и юрким, словно хорек.

– Ты больше не спрячешься за карточкой фараона, белоглазый, – рассмеялся худощавый головорез и шагнул ко мне. – Не дергайся, и все случится быстро.

Быстро? Я сделал глубокий вдох, дождался, пока отпустит приступ накатившей вдруг злости, и уже потом совершенно спокойным голосом потребовал:

– Стой, где стоишь.

– А то что? – ухмыльнулся китаец, но немедленно замер на полушаге, стоило только возникнуть в моей руке «Церберу». – Не стоит все усложнять, – прошипел он.

– Не стоит, – согласился я.

– Убьешь меня?

Я ничего не ответил, прислушался к шелесту кустов за спиной и предупредил:

– Не остановишь своих мартышек – схлопочешь пулю в живот. Гнить будешь неделю, а то и две. Перитонит, слышал такое слово?

Полной уверенности, что угроза сработает, не было, но талант в очередной раз не подвел, и китаец нервно махнул рукой; шелест кустов стих.

– Ты ответишь за это, белоглазый! – пообещал головорез, которого просто трясло от бешенства.

Он не боялся смерти, его страшило оказаться прикованным к больничной койке. Да и будет ли она, больничная койка? Скорее уж грязный матрац в каком-нибудь опиумном притоне. А только оступись, только выкажи слабость – и люди выстроятся в очередь полюбоваться на твои мучения.

Китаец такой участи для себя не хотел. И мы оба знали, что отвечать мне теперь придется не только за просроченный долг, но и за этот его внезапный страх. Я сунул палец в старую рану и тем нажил себе смертельного врага.

– Брось, – потребовал я.

Головорез откинул кинжал в траву.

– Теперь отойди с дороги.

Китаец послушно освободил проход; на губах его играла презрительная ухмылка. Он твердо намеревался отомстить и знал, что случится это очень и очень скоро.

Я обошел его, продолжая удерживать на прицеле пистолета, уже на мосту развернулся и произнес:

– Передай господин Чану… – а потом замолчал, понимая, что словами ничего не изменить.

– Что передать?

– Ничего, – мотнул я головой. – Он сам все поймет.

И прострелил китайцу колено.

Головорез со сдавленным вскриком повалился на землю, из кустов выскочили две тени и бросились к раненому главарю. Я быстро попятился и продолжал пятиться до тех пор, пока мост не скрылся из виду за поворотом. Тогда развернулся и со всех ног припустил к дому.

Погони не было, но в безопасности я себя почувствовал лишь в мертвом саду. Проклятие обожгло легким касанием, но теперь оно вызвало не привычный озноб, а вздох облегчения.

Заходите в гости! Заходите, если жизнь дорога!

Я тихонько рассмеялся и зашагал к особняку, призывно светившемуся в темноте окнами гостиной.

– Ты бежал? – удивилась Елизавета-Мария, когда я прошел в дом.

– Не хотел опоздать на ужин, – буркнул в ответ.

– Ты и не опоздаешь, – рассмеялась девушка и скомандовала дворецкому: – Теодор, пора накрывать на стол.

Ссылаться на отсутствие аппетита я не стал, только уточнил на всякий случай:

– Опять потроха?

– Ты слишком плохо обо мне думаешь, – лукаво улыбнулась Елизавета-Мария.

На ужин подали поджарку с овощным рагу.

Мясо оказалось жестким и переперченным, и все же я критиковать кулинарные таланты девушки не стал. Та была сегодня на редкость молчалива, и это меня вполне устраивало.

Ужин прошел в гробовой тишине.

Лишь когда тарелка опустела, я откинулся на спинку стула и удивился: