Сиятельный - Павел Корнев (2015)

А когда коротышка оторвался от курительной трубки, выдохнул густую струю дыма и кивнул на приоткрытую дверь, я отбросил сомнения и рванул в указанном направлении.

– Сгинь, – приказал ему на бегу.

– Лео, ты куда?! – опешил Рамон.

Я заметил вырванный крючок, словно кто-то стремился унести ноги из заведения, прежде чем его возьмут за жабры охотники за головами, и повернулся к приятелю:

– Они предупредили его! Эти сволочи предупредили лиса!

Рамон заковыристо выругался и протянул мне фонарь.

– Надо было заплатить им больше, – заявил он. – Твой промах.

– Иди ты! – выругался я, взял фонарь в левую руку и скомандовал: – Давай! Двигай!

Крепыш с лупарой на изготовку шагнул на кухню. Я прошмыгнул следом, сразу отступил в сторону и осветил помещение.

Никого, одни печи, котлы и сковороды. Никого – да, но дверь на улицу распахнута настежь.

Спешить мы не стали. Одно дело – попытаться застать оборотня врасплох, и совсем другое – преследовать тварь, которую успели предупредить.

– Прикрывай! – тихонько выдохнул Рамон, собравшись с духом. – Давай заработаем мои три тысячи!

Вслед за приятелем я вышел во двор борделя, где во мраке ночи белело сохшее на веревках белье, и сразу уловил отголосок застарелого страха. Словно кислинка по языку растеклась, едкая-едкая, как настоявшаяся моча.

Лис не собирался бежать. Лис боялся, но готовился дать чужакам отпор.

Одиночество и страх переполняли оборотня, некогда привыкшего во всем полагаться на стаю, инстинктивная боязнь более сильного хищника въелась в его натуру. Именно она заставляла одиночку с остервенением накидываться на конкурентов, раз за разом доказывать всем – и в первую очередь самому себе! – что именно он – самый страшный зверь в этом лесу.

– Не отходи от меня! – предупредил я напарника, поспешно переводя луч фонаря с одного темного угла на другой. – Что бы ни случилось, не отходи от меня ни на шаг!

На поддержку констеблей надежды не было ни малейшей; во двор они не сунутся, в лучшем случае станут караулить у выхода на улицу.

Рамон первым двинулся вперед, откинул в сторону простыню и сразу крутнулся на месте, встревоженный непонятным шорохом за спиной; с лупарой он управлялся с такой легкостью, словно она ничего не весила. Я, как приклеенный, двигался следом и пытался предугадать, откуда ждать нападения. На белых простынях, словно экранах синематографа, вырастали зловещие тени; сердце бешено колотилось, воображение подстегивало нервы, оживляя забравшиеся в голову страхи.

Мы и не заметили, как из охотников превратились в дичь.

Понемногу начал сгущаться туман, и почудилось, будто мы блуждаем посреди ипподрома, а вовсе не по внутреннему двору борделя, который при желании можно переплюнуть что вдоль, что поперек.

– Возвращаемся! – решил Рамон, когда рядом прозвучал неприятный смешок.

И мы двинулись в обратный путь. Время от времени поблизости раздавался дробный перестук быстрых шагов, а на простынях мелькали чужие тени, и крепыш стал попросту срывать белье и кидать его под ноги, но ни вернуться на кухню, ни добраться до выхода со двора у нас так и не получалось.

Проклятый туман!

Поджилки тряслись, страх накатывал волнами, сотнями игл впивался в душу, лишал сил. Лис мог вынырнуть из-за любой простыни, наброситься на спину, прокусить шею…

Вдруг раздался тихий шорох, и полотнище ближней простыни раззявилось длинным порезом. Рамон стремительно сунулся туда, но кто-то гаденько рассмеялся уже совсем в другой стороне.

– Не отходи от меня! – прошипел я, притягивая приятеля обратно.

Мы встали спина к спине и стали напряженно вслушиваться в шум ночи. Топоток стремительной перебежки, шорох распоротой ткани, шумное дыхание. И сразу – движение на самой границе зрения, которое цепляешь лишь краешком глаза, а повернешься – никого.