След лисицы на камнях - Елена Михалкова (2018)

Взгляд ее был таким расслабленным, таким безмятежным, что Илюшин испугался: а если старушка снова все забыла? Если теперь ее время отсчитывают другие часы, и в этой ветке не случалось женщины, идущей ночью с ворованной обувью в руках?

– Помню, – спокойно сказала Яковлева. – Мы с тобой про нее уже говорили.

– Да, – согласился удивленный Макар, – говорили. Лариса Сергеевна, вы ее узнали?

– Видела где-то, давненько уж… Она все ходит, одежду ему поправляет…

– Кому?

– Мальчонке, – сказала Лариса. – Холодно ему.

Зря я вернулся, подумал Макар. Переоценил ее.

– Борис Ефимович забрал его из пионерского лагеря, – продолжала Яковлева. – Чего, говорит, торчит он там, мерзнет! Все разъехались, не вернутся… – Глаза ее затуманились от слез. – Одному-то плохо, верно? Если ты человек, совсем тошно. А если дура каменная… Тоже не сладко, а?

– Армированный фибробетон, – машинально сказал Илюшин.

– Ась?

– Мальчонка. Бетонный он, а не каменный.

– А, ну пускай так… Она возле него все шастает. Воровка эта. Уй, ни стыда ни совести! – Старушка вытерла слезы. – Как звать ее? Сам-то помнишь? Вы все к ней гуляете, я видала!

– Татьяна ее звать, – сказал Макар. – Татьяна Маркелова.

– Правильно! – Яковлева обрадовалась. – Такая хорошая девчоночка была… Я помню ее бабушку с дедом. Она теперь вместо них, значит… А сами они где?

– Я не знаю, Лариса Сергеевна…

– Эх ты, дурачок! – Она протянула руку и ласково взъерошила ему волосы. – Ну, ступай; погуляй иди. Да возьми конфетку в шкафу, для тебя припрятала. Мне все говорили, ты от воспаления мозга умер, а я не верила…

Выйдя, Илюшин все еще чувствовал прикосновение ее легкой маленькой руки. Ветер освежил его, встрепанные мысли пришли в порядок. Татьяна Маркелова, да. Это имя он и ожидал услышать. Наконец-то вся картина, которую до этой минуты ему показывали по частям, обрела цельность. Оставалась лишь одна деталь – та самая, о которой упоминали все, но которой он до последнего не придавал значения.

Илюшин знал, где нужно ее искать.

* * *

– Пришел, – сказал Григорий, не оборачиваясь. – Где ты был? Где был, спрашиваю?

– Поздоровался бы сначала, – буркнул Петр.

Он обошел стол и сел напротив охотника, точно так же широко облокотившись на столешницу.

Тот, кто увидел бы их в эту минуту, в первую секунду поразился бы сходству отца и сына, во вторую – различию. Черепа обоих словно отливали в одной форме, и материал на обтяжку пошел один: грубая пористая кожа темно-желтого оттенка. Но первый производил впечатление сосредоточенной силы, второй был вял, сутул и странно расслаблен. Взгляд его был мутен.

– Ты здоров? – Григорий пристально смотрел на сына.

– Кашлял. Перестал.

– Почему раньше не приходил?

Петр помялся.

– Я думал, ты с этой в избушке егерей! Искал тебя!

– Один я там был. Веры нет нигде, – хмуро сказал Петр и закашлялся. Большое тело содрогалось, и Григорий ощущал, как дергается стол, будто и мебели передалась его болезнь. – За хавчик спасибо, бать…

– «Хавчик»! – передразнил Григорий. – Шляешься по лесам, людей пугаешь… А чего? Зачем?

Петр сосредоточенно помолчал.

– Машину нашли, бать… На болоте…

– Знаю! Сам ее туда отогнал. Нашли, твари, и ментам сдали…

Лицо Возняка скривила гримаса боли.

– Ты чего, бать? – Петр вскочил и кинулся к нему. – Бать? Сердце?

Он нелепо захлопал по телу Григория, ощупывая его, словно рассчитывая найти рану, из-за которой страдает отец.

– Брось! – прикрикнул охотник. – Я тебе что, комарами обсижен?

– Плохо тебе? А? Ну! Скажи!

– Нормально…

Возняк откинулся на спинку стула, тяжело глядя на сына.

– Где Вера?