Рыцарь нашего времени - Елена Михалкова (2008)

Секунду он колебался, но затем его неуверенность была побеждена несколько парадоксальным соображением, что Крапивин не разрешил бы ему посмотреть снимки. «Значит, нужно посмотреть без его разрешения». Так же бесшумно, как Денис Иванович, Бабкин подошел к арке, ведущей из гостиной в коридор, прислушался и различил слабое звяканье стекла. «Понятно. Похмелье у Здравомысла, вот он и мучается».

Он вернулся, открыл альбом. Задержал взгляд на первой странице, торопливо пролистал следующие, где повторялись одни и те же лица, незаметно взрослеющие от снимка к снимку. Больше всего здесь было фотографий Полины Чешкиной, и Сергей подумал, что снимал ее брат: на них она казалась красавицей, чего в жизни не было. Промелькнули несколько снимков самого Дениса, и вдруг, перекинув очередной твердый лист, Бабкин уткнулся взглядом в поразительно знакомую и в то же время шокирующую фотографию.

На ней были сняты его бывшая жена и Крапивин. Знакома она была для Бабкина оттого, что он хорошо помнил тело Ольги – ладное, женственное, с тонкой талией, выпуклым животом, рыхловатыми нежными ягодицами. Шокирующей – потому что рядом с ней на кровати был голый Крапивин, забросивший ногу на бедро Ольги, смеющийся Крапивин, ласкающий худой рукой ее грудь, зажав длинный сосок между указательным и средним пальцем.

Они явно не позировали фотографу, а снимали себя сами – такое откровенное удовольствие и расслабленность были написаны на лице Дениса, каких не было ни на одном из предыдущих снимков. Присвистнув от изумления, Бабкин пролистнул еще несколько страниц. Все они оказались заполнены похожими снимками «семейного ню». Откровенно порнографических фотографий не было, но на каждой бросались в глаза переплетения тел, нагота, подчеркнутая каким-нибудь нарочито нелепым предметом гардероба вроде галстука на Крапивине или шарфика на Ольге. Эти двое занимались любовью, фотографировали сами себя, принимали вызывающие позы, хохотали, ласкали друг друга... Бабкин заставил себя досмотреть альбом до конца, но серией этих совместных кадров он заканчивался.

– Вот, значит, в чем дело, Денис Иванович, – протянул Сергей, вернувшись к самой первой фотографии и намереваясь ее достать, чтобы посмотреть число. Число – это важно. Если снимки относятся к тому времени, когда еще жив был Силотский, тогда можно будет...

– Что вы делаете? Кто вам позволил?!

Он резкого окрика Бабкин вздрогнул и выронил альбом. В комнате стоял Крапивин, и Сергей недобрым словом помянул ковры, позволявшие бесшумно ходить по всему дому.

– Вы что, не знаете...

Денис стремительно подошел к нему, выхватил альбом, опустил глаза на фотографию. Несколько секунд молчания – и он перевел взгляд на сыщика; сказать, что именно отразилось в этом взгляде, Бабкин бы не смог, но по его спине прошла волна холода.

Оба замерли. Напряжение, повисшее в комнате, казалось Сергею почти осязаемым: еще чуть-чуть – и оно лопнет, взорвется, заполнив пространство ядовитым содержимым. Крапивин вздернул верхнюю губу – по-звериному, оскалив мелкие зубы, и Бабкин вспомнил о крысах, испугавших жену Швейцмана. Он знал, что сильнее стоявшего напротив мужчины, знал, что физически более подготовлен к драке, но в эту секунду его охватил иррациональный страх, и он почувствовал желание бежать из этого пропитанного яростью дома.

– Уходите, – беззвучно произнес Крапивин.

– Денис Иванович...

Крапивин сделал шаг к Сергею, и тот отступил, вышел, пятясь, из комнаты, не сводя настороженных глаз с застывшего на месте человека, по-прежнему скалившего верхние зубы. Он не решился повернуться спиной и тогда, когда оказался в прихожей. Лишь выйдя на улицу и вдохнув свежий воздух, Бабкин сбросил с себя морок, очумело посмотрел на охранника и быстро пошел к своей машине.

Крапивин некоторое время стоял, не двигаясь, затем захлопнул альбом и вздрогнул от звука, прозвучавшего, как глухой выстрел.