Ангелы не умирают - Екатерина Оленева (2017)

— Ты! Чёртово отродье! Хочешь поиметь нас обеих?

— А кто бы отказался? — зло засмеялся Ливиан. — Уймись, дура. Мне нравится твоя сестра. Хорошая девочка. Она нравится мне настолько, что я ввязался в папочкину авантюру, умыкнув тебя у его парней. И судя по всему, зря. Если бы просто стоял в стороне, у тебя не было бы повода меня ненавидеть. Так?

— Я скорее трупом лягу, чем дам тебе приблизиться к моей сестре!

— Ну, твой труп — это вовсе не проблема. Ты — вообще не проблема. Просто мы в разной весовой категории. На твоё счастье, я предпочитаю не марать руки и всякую мелочь, копошащуюся под ногами. Но будешь копошиться слишком сильно, раздражая, раздавим, не моргнув глазом.

Рука Ливиана чуть ощутимей сжалась шее Линды. Не причиняя боли или серьёзного неудобства. Его лицо было так близко, что её мутило от ненависти. Если бы только можно было до него дотянуться! Если бы только можно было унизить так же, как унижают её!

— Мой отец достаточно ярко продемонстрировал на что мы способны, обозначив намечающиеся для тебя перспективы. Не могу понять, почему ты предпочла это проигнорировать.

— Потому что трудно проигнорировать способ, которым это было сделано. Трудно просто перелистнуть страницу, на которой он разбил мою жизнь, когда убил моих родителей. А ведь мой отец был его другом, работал на него, доверял ему! А Кинг просто смахнул его из этой жизни — и забыл об этом, как о чём-то незначительном! Расскажи, какого это быть вами? Такими надменными, самоуверенными, неуязвимыми ублюдками? Какого это — ни во что не ставить ни свою, ни чужую жизнь? После того, что сделал, как ты спокойно смотришь мне в глаза? Да ещё смеешь говорить о моей сестре?

Ливиан усмехнулся. Уголки губ язвительно изогнулись:

— Вообще-то, ты кое-что путаешь. Я не смел говорить о твоей сестре — это ты заговорила о Мередит. И что помешает мне честно смотреть в глаза тебе? С моей точки зрения я спас тебе жизнь.

— Ты ещё скажи, что рисковал жизнь и честью!

— Нет. Но мои нервы и спокойствия для меня тоже немало значат. А ты разрушаешь и то, и другое. Вот какого чёрта, очень хотелось бы мне знать?

— Я тебя ненавижу!

— Да сколько угодно. Но не могла бы ты этим развлекаться где-нибудь в другом месте? Тем более, что это, кажется, тебе не особенно-то и нравится?

Ничего другого Линда так сильно и не хотела. Прочь отсюда — как можно дальше, без оглядки.

Но сначала нужно сделать то, из-за чего она всё это затеяла.

— Ты прав. Мне здесь не нравится. Мне не нравишься ты и вся твой сумасшедшая семья. Я даже не знаю, зачем пришла сюда? У меня нет на это видимой причины. Но с того самого дня, когда всё случилось, я словно больна и нигде не нахожу себе места. Мне кажется, что грязь всюду, везде — снаружи и внутри. Откровенно говоря, разговор о Мередит был уловкой.

Неприятная ухмылка сошла с лица Ливиана. Он слушал внимательно. Можно было даже подумать — сочувственно.

«Вот так он и начинается, — гневно подумала Линда (причём на этот раз гневалась она скорее всего на себя) — Стокгольмский синдром. Начинаешь с того, что проникаешься чем-то вроде жалости к своему мучителю, пытаешься понять его скрытые мотивы. Ну уж нет!», — пообещала она себя. — «Со мной этого не случится. Я себе этого не позволю».

— Твоё признание стало очередным ударом. Значит, Мередит влюблена в тебя?

— Об этом не у меня нужно спрашивать. Я могу отвечать только за свои чувства.

— И каковы же они? Твои чувства?

— Послушай, Линда, нет никаких чувств. Вы просто девочки из прошлого. Ни одна из вас меня по-настоящему не интересует.

— Тогда почему ты так часто об этом говоришь? — гневно обернулась к нему Линда.

— Чёрт! Да потому что ты меня об этом спрашиваешь. Чего ты от меня хочешь? Какого чёрта припёрлась и действуешь мне на нервы, испытывая моё и без того далекое от модной толерантности, терпение?

— Я хочу, чтобы ты раскаялся в том, что сделал.