Ангелы не умирают - Екатерина Оленева (2017)

— Ты ведь не веришь, что умрёшь, не так ли? Поэтому сидишь тут с невозмутимым видом и играешь роль хозяина жизни? — возмущённо протянула Серена.

— На самом деле — нет, не верю, — согласился с нею Кинг. — Но я и не исключаю такой возможности.

— А ты не допускаешь, что очередной твой опыт может оказаться куда более болезненным, чем ты рассчитываешь?

Неприятное чувство, будто подглядываешь в замочную скважину всё усиливалось. Нервозность Серены передавалась и Линде. Всё больше хотелось выйти из комнаты и в тоже время страшно было сделать хоть шаг. Линду более, чем устраивало то, что увлечённые друг другом Серена и Кинг о ней, казалось, попросту забыли. Напоминать о себе было вовсе не в её интересах.

— Ну, болью меня не испугать. Тебе ли этого не знать, дорогая? И смерть, по-большому счёту меня давно уже не пугает.

— Ты ничего не боишься и никого не любишь. Ты считаешь себя неуязвимым. Но бессмертных нет, Рэй. Думаю, именно это нам предстоит сегодня узнать.

Линда готова была поручиться, что в голосе Серены сейчас звучали паника, страх и боль. Судя по всему, для неё мучительно и страшно было осознавать неизбежность того, что должно было вот-вот произойти.

— Я опасаюсь других истин, Серена. Каждый с того момента как осознаёт жизнь понимает, что смертен; что бесконечен только круг, а жизнь, в лучшем случае прямая, но, что скорее всего, лишь отрезок.

Куда страшнее однажды узнать, что в мире постоянно изменяющихся величин и понятий, ты можешь сделаться константой — чем-то постоянным и неизменным. Даже крыс берёт крысиный яд. Даже на тараканов и клопов есть свои инсектициды. Так неужели же я хуже? — засмеялся Рэй.

В тёмно-синих глазах словно замерцали искры.

— Если я умру, Серена, ты по-прежнему будешь говорить обо мне, как о чудовище или наконец-то, наедине сама с собой, когда никто не сможет тебя слышать, однажды скажешь сама себе: «Он не чудовище. Просто так получилось»?

Поймав взгляд Линды Рэй в очередной раз усмехнулся.

— Если бы вы спросили меня, я бы сказала, что взбесившуюся собаку всегда лучше пристрелить. Даже если она не во всём виновата и несчастна, она всё равно заразна и опасна. Да и для неё жизнь уже не исполнена той первозданной радостью, так что…

— Немилосердный подход к жизни, мисс Филт, — небрежно бросил он ей.

— Немилосердный. Но согласитесь, практичный.

— Вы до зубовного скрежета разумная особа. Самой не скучно?

— Нет. Особенно когда вспомню, до чего способна довести некоторых артистичность их натуры.

Голос Линды звучал уверенно и спокойно в то время как руки дрожали и эту дрожь никак не удавалось унять. Конечно, это был всего лишь эффект от неправильно падающего света, или, не исключено, у неё просто двоилось в глазах, но создавалось впечатление, будто вокруг его тёмной головы горел багровый нимб.

А небо за окном походило на молоко. Оно не было синим или чёрным — оно было невыразительно-серым.

— Ты тоже будешь помнить меня, Линда Филт, — медленно ронял слова Рэй, словно медленно смакуя каждое слово. — Я стану для тебя одним из тех воспоминаний, о которых больше всего хочешь забыть, но не получается.

Ленивый голос удивительно шёл к этому точёному, безжалостному лицу.

— Думаете, что если этот яд подействует, вы обе выйдите победителями? Но кому как ни тебе, Серена, знать, что победить меня в равном бою невозможно. Слишком хорошо я научился владеть любым видом оружия, слишком хорошо умею предугадывать любой шаг противника и действовать на опережение.

— Ты прав. Мне это отлично известно. Именно поэтому я решила прибегнуть к яду. Равный бой с тобой невозможен.

— Ага. И именно потому ровно столько, сколько я тебя знаю, ты бьёшь в спину. Правда, каждый раз промахиваешься, но не перестаёшь пытаться.

— На этот раз промашек не будет. Ты уже покойник.