Незнакомец - Евгения Стасина (2021)

Закрываю дверь, тут же приваливаясь к ней спиной, и почти не дышу, замерев в ожидании удаляющихся шагов. Они же должны раздаться? Тяжёлые, торопливые, разбавленные шуршанием пакета с дурацким десертом… Он просто обязан уйти, потому что иначе всё потеряет смысл – зачем я его спасала? Чтобы потом собственноручно уничтожить? А уничтожения не миновать, ведь память медленно, но просыпается. А значит и Марина в его мыслях воскреснет: близкая, родная, единственная. Она должна быть для него единственной, а значит он просто обязан ударить подошвами по каменному полу, умчаться прочь и больше не возвращаться. Ведь так?

Нет. Продержавшись не больше минуты, приподнимаюсь на носочках, заглядываю в глазок, и, прикусив губу, жмурюсь, надеясь, что это поможет прогнать иллюзию усевшегося на ступеньки Незнакомца. На холодные ступеньки, которые не мыли с прошлого года – уборщица то ли не отошла от праздников, то ли сочла, что не отошли мы, и грязи на лестничной клетке даже не заметим.

Чертыхнувшись, сбрасываю к ногам душный халат и, сорвав с вешалки первую попавшуюся вещь, решительно одеваюсь. Дрожащие руки пихаю в рукава, разрывающееся от сотни противоречивых желаний сердце прячу за полами осеннего пальто. Щелчок замка и обратного пути нет.

Ведь Глеб серый почти. Сидит на третьей ступеньке и, низко склонив голову, крутит в руках зажигалку. Настолько потерянный, что мне по-настоящему страшно – будто вернулась в тот холодный декабрьский вечер, когда ,сделав крутой вираж, судьба столкнула нас лбами с такой силой, что шишки до сих пор не проходят.

– Что-то случилось? – нерешительно потоптавшись, опускаюсь рядом, и сама наплевав на царящую в подъезде грязь, да подтянув колени к груди, устраиваю на них ледяные ладошки. – Всё хорошо?

– Теперь да, – а стоит ему заговорить от кончиков пальцев по телу разбегаются волны тепла. –Теперь хорошо, Саш. Посидим немного? Оказывается, мне больше некуда пойти.

Что за бред? Отклоняюсь в сторону, приваливаясь боком к выкрашенной в синий стене и, если честно, даже не знаю, хочу ли ковырять глубже. Вскрывать скрытую от моих глаз рану, что лишила этого крепкого мужчину последних сил. Я не могу решить, а он голову вскидывает:

– Я рад, что я всё забыл. Правда, Саш. Наверное, ни черта хорошего в моей жизни не было.

– Не говори так… У тебя вот-вот родится сын…

– Сын? – он горько усмехается, теперь потирая переносицу, и словно не спал целую вечность, устало вздыхает. – Он ещё родиться не успел, а я его уже бросил.

– О чём ты?

– С Мариной я развожусь. И успокойся, ты здесь ни при чём, – признаётся, а я внимательней всматриваюсь в его потускневшие глаза и леденю оттого, что в них сейчас вижу – пустоту.

– Мы уже несколько месяцев не живём вместе. Я даже адвоката нанял. Чёрт, я нанял адвоката, чтобы развестись с беременной женой. Даже притом дурдоме, что творится сейчас в моей жизни, это звучит ужасно. Похоже, я настоящий говнюк, Саш.

Ничего не понимаю. Уставившись в выбоины на ступеньках, вспоминаю приятную блондинку, с такой теплотой взирающую на вновь обретённого мужа, что от этой картины щемит в груди, и в неверии головой трясу. Ведь быть такого не может…

– Так и есть. Я сегодня общался с юристом. И знаешь, что? Друга у меня тоже нет. Есть человек, который почему-то молчит о том, что мы не общаемся с осени. Господи, да кто я, вообще, такой? – он смеётся, теперь трясущейся рукой пытаясь нащупать в кармане пачку сигарет, а я крепче обнимаю себя за плечи, почти физически ощущая его страдания: и саму озноб бьёт, и сердце колотится, как после долгой пробежки. – Может быть, я хотел их забыть? Ну, правда, это же ненормально: вспомнить собаку, консьержку, своих работников, но не вспомнить жену? Может она права, и мне просто удобно никого из них не помнить? Потому что я всем им успел нагадить?