Незнакомец - Евгения Стасина (2021)

– Иди, и ключи не забудь, – выпрямляюсь на ногах, сама протягивая мужчине металлическую связку, и прежде, чем он успевает переступить порог, в ванную ретируюсь. Не знаю, от него ли спасаюсь, или от внезапно вернувшегося ко мне квартиранта, но своё отражение в зеркале разглядываю долго. Так долго, что искры из глаз летят: мои бледные щёки расплываются перед взором, волосы, слегка влажные от растаявшего снега, бесформенным пятном растекаются по плечам… Тянусь к расчёске, вознамерившись хотя бы их привести в порядок, раз с остальным у меня до сих пор не клеится, но прежде, чем касаюсь пальцами гребня, от звука дверного звонка вздрагиваю. Пронзительного, словно сирена, предупреждающая об опасности, разрывающего тишину. Ведь ничего хорошего за дверью меня не ждёт – у Ваньки есть ключи.

* * *

Глупо это – надеяться, что за наглухо запертой металлической дверью мне удастся отгородиться от всех проблем. В миллион раз глупее – верить, что стоит мне только зажмуриться, до боли впиться ногтями в собственные ладошки, и образ взволнованной женщины, безостановочно выжимающей кнопку дверного замка, тут же развеется в воздухе. Растворится, исчезнет и оставит после себя лишь следы от ботинок на не мытом полу в подъезде…

Не бывать этому. Не сейчас, когда, размазывая слёзы по побелевшим щекам, Марина в отчаянии ударяет кулаком по двери, и, привалившись плечом к грязной стене, молит:

– Я же знаю, что вы дома. Я просто хочу объяснить…

Не дышу. Почти не двигаюсь, но даже не сомневаюсь, что стук моего сердца слышен сейчас всей округе. Слышен ей – бледной, уставшей и совершенно разбитой осознанием неминуемого конца. Ведь иначе, не проделала бы этот путь, не тарабанила бы в дверь, грозясь в любое мгновение перебудить моих соседей… Не рыдала бы так отчаянно, вынуждая кровь в моих жилах леденеть от тех мук, что так легко читаются на её лице.

Вздыхаю, обеспокоенно оглядев прихожую, в которой уже не скрыть следы пребывания Глеба, и, взяв себя в руки, решительно проворачиваю замок. Он щёлкает непривычно громко и заставляет сердце испуганно сжаться под плотной тканью простого трикотажного платья… А как иначе, если женщина тут же впивается пальцами в мой рукав?

– Саша… Я боялась, что вы не откроете, – шмыгает носом, торопливо мазнув по щеке свободной ладошкой, и без всякого приглашения, решительно переступает порог. – Вы так быстро уехали… Даже не дали мне шанса всё объяснить!

А был ли смысл? Ведь, как ни крути, объясняться она должна не со мной… Со своим мужем, что прямо сейчас устроился на моём диване: забросил руку за голову, смял старенький плед, подложив его себе под бок, и под довольное урчание истосковавшейся по нему Зефирки, мирно сопит, не ведая, какая драма разворачивается в моей прихожей.

Закусываю губу, затравленно глянув на дверь гостиной, и прежде, чем эта женщина заметит итальянскую обувь, выглядывающую из-под лавки, головой качаю:

– Зря приехали. Меня ваша личная жизнь не касается.

Теперь уж точно, когда никаких сомнений не остаётся, что с жизнью Глеба она больше не связана – распуталась, расплелась, разделилась на две тропинки, которым уже никогда не пересечься. Они расходятся в разные стороны, и даже этот малыш, которого она на автомате касается дрожащими пальцами, ситуацию не спасёт.

– Саша, всё не так… – как не спасут и слёзы, что с новой силой торопятся скатиться по её щекам и нырнуть в ворот тёплого пуховика. Она его расстёгивает, похоже, до сих пор не теряя надежды хоть что-то исправить, а я в кухню ухожу.

Торможу у окна, любуясь усыпанным звёздами небом, и не оборачиваюсь, когда Марина опускается на один из стульев. Молчит, сверля глазами мою прямую спину, а когда и сама понимает, что тишина между нами уж слишком затянулась, бросает еле слышным шёпотом: