– Я его предупреждал, чтоб он к тебе близко не подходил. Мне казалось, мы с ним друг друга поняли, а оно, видишь как, – отрывается от пересчитывания звёзд и, окинув меня тёплым взором, руку протягивает. – Так что извиняться должен я, Саш. Не ты.

– Это ещё почему?

– Потому что недоглядел. Должен был заметить, что что-то не так, а мне не до этого было. Последние пару лет я только и делаю, что вас от себя гоню: тебя, маму, батю, – кивает на дом и, чему-то ухмыльнувшись, пинает снежный комок, угодивший ему под ботинки. – Простишь?

Грустный. Сначала думала просто спокоен, а сейчас внимательно разглядываю высокого мужчину, играющего брелоком от моего корыта, и сердце сжимается от осознания, что не только мне сегодня хреново.

– Странный ты какой-то… На работе всё хорошо?

– А разве у меня когда-то бывало иначе?

И то верно. Киваю, делая вид, что поверила в его напускное веселье, и, подхватив брата под локоть, подстраиваюсь под его размашистые шаги. Снег мерцает, подсвечиваемый полной луной, соседи горланят песни, опустошив запасы петард, отец уже вовсю машет нам рукой сквозь покрытое ледяными узорами окно, а мне нерадостно совсем. Неспокойно, хоть и пытаюсь делать вид, что сумела заразиться всеобщим восторгом.

– Желание всё загадать успели? – даже бой курантов не воодушевил.

Жую салат, совсем не чувствуя вкуса, и лишь неопределенно веду головой на папин вопрос. Ведь здесь я с мамой на все сто солидарна:

– А на кой ляд? – женщина отпивает небольшой глоток шампанского, отставляет бокал в сторонку и, с осуждением глянув на своих отпрысков, чеканит, не скрывая досады:

– Я каждый год загадываю, чтоб эти оболтусы, наконец, семьи создали, а им чихать. Один на железяках своих помешался, другая пироги печёт, а потом этими пирогами котов кормит. Вот скажи мне, дочь, я что с собаками нянчиться должна? У других уже по несколько внуков, а мне и похвастаться нечем!

Ну вот. С трудом проталкиваю в горло очередную ложку селёдки под шубой и, тяжело вздохнув, тычу пальцем в старшего брата:

– Сначала он. А меня пока и так всё устраивает.

– Конечно! Ни забот, ни хлопот! Подруги все замуж повыскакивали, а ей, видите ли, не надо! А ведь всё есть: квартиру отремонтировали; работа, слава богу, имеется; машина, пусть и старенькая, есть… И чего тянуть? Таню вон не сегодня завтра окольцуют, и будешь ты одна за своим приютом смотреть. Неделю, другую помаешься, вот тогда и поговорим.

Ну, бред же! С чего бы Пермяковой наше общее дело бросать? Интересуюсь у мамы, а она приборами звякает, локти на столе устраивает и, глянув на меня как на чумную, к отцу обращается:

– С луны они у нас, что ли, свалились? С того, Александра, что не до этого ей будет. Семейная жизнь, знаешь ли, труд! Думаешь, мужчине понравится, если его супруга будет вечно с улицы псов домой тащить?

– Этому – да. И потом, об их свадьбе пока думать рано, но если всё же что-то и выгорит, помимо Тани ещё добровольцы имеются.

Незнакомца своего… ЧУЖОГО, совсем не принадлежащего мне незнакомца почти уговорила, так, может, и ещё кого привлечь смогу? Не по свалкам бегать, в поисках страждущих, так хоть в бараке помогать – там лишние руки не помешают. Крепкие, мужские… Как у Ваньки моего, что держат бокал с коньяком уже минут двадцать, да так и не подносят его к губам. Заболел, что ли? Порываюсь подняться и, присоединившись к брату, ближайшие несколько часов таращится в экран ноутбука, транслирующего новогодний концерт, да только папин смешок к месту меня пригвождает. И Ванин взгляд, красноречиво говорящий о том, что к разговору он всё же прислушивался.