Черный пудель, рыжий кот, или Свадьба с препятствиями - Елена Михалкова (2015)

И явно что-то скрывающая. Она не только не ушла, но и впилась в Илюшина неприятным острым взглядом. «Надеется у меня что-нибудь выведать?»

Макар был убежден, что лучше лести может быть только грубая лесть. И он приступил к делу.

Сначала отдал должное Алевтининой наблюдательности. Затем воспел ее ум. В ярких красках изобразил знание людей и глубокий опыт. И закончил тем, что лишь к такой проницательной женщине мог прийти за помощью, ибо все остальные…

Тут Макар многозначительно замолчал.

– Что – остальные? – пронзительно осведомилась Алевтина. – Уж не на меня ли грешат?

Илюшин скорчил гримасу, долженствующую обозначать «я-то не верю этим наветам…».

– И Гришка? – нахмурилась Алевтина.

– С Григорием Борисовичем не успел побеседовать. Решил сначала с вами.

– Это правильно. Гришка пустобрех. Ему верить нельзя ни в чем.

Илюшин мысленно поставил пометку напротив Григория Лобанова: «заслуживающий внимания источник».

Вкрадчиво, исподволь он принялся выспрашивать, где была многоуважаемая Алевтина Андреевна и чему предавалась в промежутке с девяти двадцати до десяти вечера. Грусти? Пьянству? Воспоминаниям?

Выяснилось, что Алевтина на чердаке читала книгу «Естественное лечение кариеса».

В этом месте гладкое течение разговора прервалось. Макар дернулся так, словно лодка, в которой он плыл, проскребла днищем по камням, и переспросил.

– Стоматологи – рвачи! – отрезала Алевтина. – Человек должен следовать своей природе! Зубы способны залечивать себя сами, если дать им такую возможность.

– А аппендикс? – не удержался Илюшин.

– Что аппендикс?

– Сам способен отвалиться?

И был подвергнут пытке десятиминутной лекцией о происхождении аппендицита.

Макар догадывался, что подобные теории могли получить распространение только среди людей с прекрасной генетикой, ни разу не страдавших от зубной боли или мигрени. Слушая Алевтину, он почувствовал, что зубы вот-вот начнут болеть у него. Жена дяди Гриши наводила оскомину. От нее сводило челюсти. Она была занудна, скучна и глупа – сочетание, которое может искупаться лишь выдающимися достоинствами вроде сказочной щедрости или ангельской доброты.

Однако представить Алевтину, раздающую милостыню беднякам, оказалось не проще, чем царя Ирода, вручающего детишкам приглашения на новогоднюю елку.

– Я за естественность! – бушевала разошедшаяся Алевтина. – Женщина должна быть натуральна во всем.

Макар покосился на ее морковные кудри.

– Хна! – объяснила Алевтина. – Природный краситель.

«А брови у вас тоже самостоятельно мигрировали?» – спросил бы Илюшин, если б мог дать волю языку. Две тоненьких карандашных дуги находились на явно не предназначенных для них природой местах.

– Где, вы сказали, читали книжку? – внезапно спросил он.

Алевтина осеклась и перестала вещать о целебных свойствах хны. Взгляд из пронзительного и сосредоточенного стал странно расфокусированным.

– Наверх поднялась…

– Наверх – это на чердак?

Алевтина, не говоря ни слова, кивнула.

«А ведь она мне что-то сказать пытается», – понял Илюшин.

Потому что Алевтина не могла просто бросить фразу о чердаке и замолчать. Она непременно добавила бы, что там пыльно и грязно, или что туда тайком прокрадывается Ритка со своим приятелем, или обругала бы летучих мышей… Словом, как-нибудь выразила бы свое отношение к этому помещению. Алевтина ко всему на свете высказывала отношение. Мир обязан был знать, что она думает, раз уж этим не интересовался никто из ее близких.

В данный момент мир олицетворял Макар Илюшин.

– А на чердаке сколько окон? – попытался припомнить Макар.

– Два, – тотчас отозвалась Алевтина.

И снова красноречивое молчание.

«Два окна… Одно, значит, в сад, а второе на улицу».

– Туда свет проведен?

– Нет. Не успели, только начали комнаты ремонтировать.

– Как же вы читали?