Теория зла - Донато Карризи (2019)

Госпожа Робертсон снова уселась на краешек кресла, сложив руки на коленях.

– Что я могу вам сказать… Давно это было, практически в другой жизни.

– Не обязательно все описывать досконально, расскажите, что вспомните, – ободрил ее Бериш.

– Ну, так вот… Мне было почти шестнадцать лет. Я жила с бабушкой в многоквартирном доме возле железнодорожной ветки. Мать меня бросила еще в младенчестве, такая была оторва, да и не сумела бы ребенка выходить. Отца я вообще не знала. Но я на них зла не держу, я их простила. – Она состроила рожицу ребенку в манежике, и тот ответил беззубой улыбкой. – Моя бабушка Нора не хотела меня брать, все время твердила, что я ей в тягость. Она получала пенсию по инвалидности: в молодости получила перелом костей таза, когда работала на фабрике. Не уставала повторять, что, дескать, если бы не я, она бы на эти деньги жила припеваючи, а теперь по моей вине у нас жизнь собачья. Много раз пыталась сбагрить меня в приют, но я всегда убегала и возвращалась к ней. Зачем – кто его знает… Однажды, в восемь лет, меня определили в семью. Хорошие были люди, воспитывали еще шестерых – некоторые приемные, как я. Жили в полном согласии, всегда были счастливы. Но я не могла взять в толк, откуда такая бескорыстная привязанность. Та женщина не была мне родная, но заботилась обо мне: обстирывала, готовила еду, и все прочее. Я все думала: нужно как-то выказать благодарность, они, наверное, этого ждут. И вот однажды вечером я разделась и залезла в постель к ее мужу, как в фильмах, которые показывали поздно ночью у бабки по телевизору. Тот мужчина не разозлился, он был добр ко мне и сказал, что девочкам не пристало так себя вести и что лучше бы мне одеться. Но я заметила, что он как-то разволновался. Откуда мне было знать, что я до таких вещей не доросла? Никто мне этого не объяснил. На следующий день пришли из социальной службы и забрали меня. Больше я тех людей не видела.

Милу удивило, как непринужденно описывает Камилла Робертсон этот эпизод. Как будто она свела счеты с прошлым, совершенно примирилась с ним и ей незачем что-либо скрывать. В ее тоне не было затаенной обиды, только легкая грусть.

Беришу хотелось, чтобы женщина поскорей дошла до сути, но он понял, что нужно дать ей выговориться.

– В первый раз он позвонил, когда мне исполнилось шестнадцать лет, прямо в день рождения. Телефон трезвонил и трезвонил, было два часа дня, а бабушка обычно спала до шести. Потом звонки прекратились, но вскоре раздались опять. Тогда я и ответила. Со мной заговорил мужчина, он поздравил меня. Это было необычно, ведь никто и не вспоминал, когда у меня день рождения. До сих пор мне разве что в приюте доставался торт со свечками, и я дула на них вместе с другими пятью ребятишками, которые родились в этот день. Здорово, конечно, но ведь это не лично для тебя. А вот когда этот человек по телефону сказал, что позвонил именно мне, – это… было лестно.

Мила оглядела фотографии Робертсонов, развешенные по стенам. Десятки именинных тортов, сияющие личики, вымазанные кремом или взбитыми сливками.

– Тот человек сказал вам, кто он такой? – спросил Бериш.

– Да я и не спрашивала. Какая разница. Все прочие называли меня «внучка Норы», а если я самой Норе была нужна, то она обходилась дурными словами. Поэтому важно было одно: то, что он меня назвал по имени. Спросил, все ли у меня хорошо, как я вообще живу: как дела в школе, кто мои друзья, какой у меня любимый певец или группа. Но он и без того многое обо мне знал: что мне нравится лиловый цвет; что, если у меня в кармане заведется немного денег, я сразу же бегу в кино; что я без ума от фильмов о животных и хотела бы завести собаку по кличке Бен.

– И вас не удивило, что ему известны такие подробности? – поразилась Мила.

Камилла с улыбкой покачала головой:

– Уверяю вас: тогда меня больше удивило то, что кто-то вообще мной интересуется.

– И что случилось потом?