Голодная пустошь - Лорет Уайт (2019)

— Я хотела от него избавиться. А потом струсила, передумала. Решила все изменить, приехала сюда. Начала с чистого листа.

Глаза Адди сверкнули. Она кивнула, рот вытянулся в напряженную тонкую нить. Не отпуская руки Таны, она сказала:

— Я помогу тебе. Хорошо?

Тана взглянула на нее.

Ты не можешь все делать в одиночку, Тана, дитя мое. Позволь людям помогать тебе. Без племени человек слаб…

Она не сразу смогла заговорить. Потом кивнула и прошептала:

— Спасибо.

Порывшись в сумке, Адди вынула узкий деревянный инструмент, похожий на трубу.

— Стетоскоп Пинар, — сказала она. — Чтобы слушать, как бьется его сердце. Здесь несколько беременных, так что я всегда наготове. Акушерки считают, это лучше УЗИ, — сказала она, положив руку Тане на живот, — потому что ребенок не подвергается действию ультразвука. — Прижав конец трубки к напряженному животу Таны, она приложила к другому концу ухо. — У дерева хорошая акустика. Мне кажется, это лучше, чем металл или пластик.

Она внимательно слушала, потом передвинула стетоскоп, прислушалась снова. Тана нервничала все больше.

— Все хорошо? — Ее голос был грубым и хриплым.

Адди выпрямилась, улыбнулась.

— Малышу повезло.

Тана была не в силах дышать, не в силах сглотнуть. Влага заполняла глаза, мешала видеть. Ее малыш. Он живой. У него бьется сердце. Ему повезло.

— Спасибо.

— Можешь одеваться.

Тана села, спустила ноги с кровати, принялась застегивать рубашку.

— Для двадцати недель темп роста очень хороший, судя по высоте дна матки — она почти на уровне пупка, погрешность нормальная. Один плод, — сказала Адди, застегивая сумку. — Уже чувствуешь, как он шевелится?

Руки Таны, застегивавшие пуговицы, замерли.

— По-моему… по-моему, нет.

— Ты почувствуешь первые движения где-то между шестнадцатой и двадцать пятой неделей. Но поскольку это первая беременность, можешь ничего не чувствовать вплоть до двадцать пятой. Может показаться, будто в животе порхают бабочки, — сказала она, мягко улыбнувшись; взгляд отчего-то погрустнел. — А может быть похоже на мышечные судороги или спазмы, как при расстройстве живота.

Тана фыркнула.

— Такое есть. Меня сильно тошнит. Ничего не могу удержать в желудке.

— Это пройдет. Ну, а еще перепады настроения. Настоящие американские горки.

Тана ждала, что Адди спросит, кто отец. Но она не спросила. Она ничего больше не спросила, и облегчение было немыслимым. Ей нравилась эта женщина. Ей нравилось, что Адди прочертила четкую границу и не пыталась ее переступить.

— А у вас есть дети? — спросила Тана, застегивая пояс.

Руки Адди замерли — так ненадолго, что Тана не заметила бы, если бы не смотрела на них с той самой минуты, как увидела печаль в глазах медсестры.

— Нет. — Адди помолчала, затем посмотрела Тане в глаза. — Я была такая же, как ты. Решила сделать аборт в клинике Йеллоунайфа. Только, в отличие от тебя, не передумала, — она вздохнула. — Я рада, что ты приняла другое решение. Я жалею о своем. И никогда себя не прощу.

Тана сморгнула. Хотела что-то сказать, но слова не шли.

— Тебе нужно посетить мою клинику, когда будешь готова. Если хочешь, можем сделать УЗИ. И надо подумать, где ты будешь рожать. Большинство женщин ложится в роддом Йеллоунайфа, некоторые вызывают местную акушерку. Но если выберешь этот путь, служба здравоохранения потребует подписать несколько документов. Это мы еще обсудим ближе к родам. — Адди еще немного помолчала. — Говоришь, ты никому пока не сказала?

— Нет.

— Значит, не подавала заявление на декретный отпуск?

— Нет. Я… должна сначала доказать, что справлюсь с этой работой. Она мне нужна.

— Успокойся, Тана, — мягко сказала Адди. — Пьяные драки в «Красном лосе»… ты, может быть, выдержишь удар и даже пулю, но думать теперь нужно не только о себе. О маленьком гражданине. И чем раньше ты выйдешь в декрет, тем скорее…